положении и очень тяжело переносила эту позднюю беременность. Алексей терзался своей невоздержной неосторожностью. Молчаливые страдания жены — без слова попрека — более всего тяготили его совесть. В ответ на жалобы Капитолины, удрученной своей миссией, ее нынешний духовник отец Иов, задумчиво подвигав кустистыми бровями, негромко изрек: «Послужи ближним». Девушка собиралась выехать уже в конце мая.
Глава 14
На сей раз Капитолина нашла обыкновенно оптимистичного жизнелюбца Алексея угнетенным, подавленным. За весь месяц он ни разу не притронулся к любимой гармони. Мария Сергеевна сильно недомогала — Алексей боялся за жену, его мучили недобрые предчувствия. Зачастую Мария Сергеевна подолгу была вынуждена отлеживаться — ее стойкости хватало ровно на то, чтобы утаивать от мужа и матери нарастающие страдания. Теперь ей стало куда труднее «наводить мосты» в семье и сглаживать острые углы, и тем более невмоготу — хлопотать о детях. Софья Павловна, сама до конца не сознавая этого, подливала масла в огонь и усугубляла терзания Алексея каждодневными попреками со слезами и даже истериками. Посевное время требовало упорной и дружной работы — а в доме без обычного заботливого участия Марии Сергеевны поселились болезнь и хандра, царили разлад и взаимное раздражение. Между тем жандармы своевольничали и донимали непомерными и незаконными поборами, дети — оба одновременно — вдруг подхватили ветрянку и более обыкновенного капризничали. У Алексея поневоле опускались руки.
Оценив ситуацию и послушав слезные причитания немощной Софьи Павловны, Капитолина рассудила, что ей будет благоразумнее остаться дома, занимаясь детьми и — по возможности — ближайшим огородом. Чтобы не отлучаться далеко и не ходить на общественный выпас к полуденной дойке, она стала привязывать корову в саду. Девушка вставала очень рано и сразу привлекала Алексея к совместной молитве: испросить благословения на последующие труды («А иначе зачем и хлопотать, — настаивала она, — все прахом пойдет!»). Увязав в платок полуденный перекус для Алексея, тихонько крестила его в спину, когда тот отправлялся в поле, и шла доить корову, кормить скот, растапливать печь и готовить на огне золотисто-пузыристый, шипящий шкварками омлет. Если дети спали дольше обыкновенного, ей иногда удавалось повозиться с грядками.
Лина приучила Сережу вставать рано и вести себя тихо, пока домашние почивают, прежде всякого дела прочитывать молитву (особливо — «за больную мамочку»), приводить себя в порядок и выпивать свежего молока вприкуску с веселыми пухлыми блинами с пылу с жару, обмазанными сметаной и медом. После завтрака она потихоньку нагружала мальчика посильною работой: проверить куриные гнезда и собрать в корзинку яйца, наносить дров, натаскать камешков для ограды палисадника, набрать в кружку свежей клубники на завтрак семье. По воскресеньям, если не было возможности поехать в монастырь, она будила его ранее обыкновенного и брала с собой в поле — «встречать зорюшку». Там они читали молитвы, а потом перебирали травы, вдыхали земляничный аромат, любовались искристыми капельками росы и, смеясь, катались по зеленому ковру. Порою они выходили к туманному, задумчивому лесному озеру и, не решаясь спугнуть торжественную утреннюю тишину, переговаривались шепотом. Там Лина таинственным голосом рассказывала, как когда-то давно, в тайне от людских глаз, здесь кружились прекрасные заколдованные девушки, предводительствуемые царевной-лебедью. Так она своими словами передавала сюжет «Лебединого озера», каждый раз вдохновенно додумывая и дополняя действо неожиданными деталями… Как же Сережа ждал этих дней!
Колокольчик Люба просыпалась чуть позже — Софья Павловна высаживала девочку на горшок и переодевала к завтраку, потом, похлопотав у Машеньки, завтракала сама и садилась заниматься французским с Сережей. Лина в это время постилала в тени яблонь матрас для Марии Сергеевны, сажала Любу в тележку и направлялась с ней по дороге в поле (там об эту пору было меньше комаров) или в сосновый бор, обмахивая малышку веткой и принося на ладони крупные ароматные земляничные ягоды. Вернувшись, она непременно купала Любашу в огромной деревянной лохани, воду в которой для подогрева с утра выставляли на солнцепек. Это служило закаливающей процедурой и одновременно довольно интенсивным упражнением, а кроме того, гарантировало малышке два-три часа крепкого послеполуденного сна, а Капитолине — хоть немного покоя.
Вся эта круговерть совершенно закружила Капитолину. Она была нужна здесь как воздух и горевала, что редко удавалось выбраться навестить «Дарьюшку». Девушка работала не покладая рук, но главное — воодушевляла домашних, озаряла любовью, окружала заботой и молитвенной поддержкой, которая была так нужна этим людям.
Глава 15
В то достопамятное утро Лина нескладно развела огонь — он нежданно затух, когда блинное тесто уже было разведено. Перекрестившись, девушка терпеливо потянулась в печное дышло, чтобы разобрать злополучный завал и заново сложить дрова «колодцем». Она и не заметила, как неосторожно вымазала руки и грудь сажей, а потом случайно задела лицо, обильно размазав сажу по щеке. Вздохнув, Лина решила закончить с растопкой и околопечными делами, а потом уже переодеться. И тут зашел улыбающийся Алексей (и что он так рано вернулся сегодня?), а следом за ним высокий деревянный порог перешагнул черноволосый, с тонкою проседью, подтянутый джентльмен в элегантном костюме. Лина обомлела:
— Батюшки… Виктор Лаврентьевич!
Она кинулась было навстречу — но, перехватив изумленный взгляд Беринга, тут же вспомнила о своих утренних злоключениях и внешности — как раз для великосветского приема! — и зарделась от стыда.
Бесцеремонный Алексей, посмеиваясь, шутливо приветствовал «натуральную Золушку», а оторопевший Беринг тем временем осознал свою оплошность и перестал пристально рассматривать вымазанную сажей растрепанную девушку в сбившемся деревенском платке. Многословно поздоровавшись, он принялся нарочито оживленно рассказывать о своем путешествии, обращаясь, главным образом, к Алексею. Лина между тем выскользнула из кухни и бросилась поскорее умываться и приводить себя в порядок.
Вскоре она вернулась в кремовом ситцевом платье, подвязав смоляные кудри вишневой лентой, и стремительно подошла к Берингу поздороваться comme il faut — застенчивая и свежая, как молодой бутон. Склонившись в полупоклоне, Виктор Лаврентьевич прикоснулся губами к тыльной стороне ее ладони (Капитолина постаралась поскорее выдернуть руку и спрятала ее за спину, стесняясь полосок под ногтями) — и разогнулся, всматриваясь в милые сердцу глубокие темно-черешневые очи, которые так часто вспоминал.
Радостно приветствуя гостя, появилась Софья Павловна и, пока Капитолина накрывала на стол, повела его обозревать «усадьбу». Беринг старался дипломатично скрыть недоумение, с которым оглядывал крестьянское хозяйство Ярузинских (ему был чужд деревенский быт и незнакомы красоты сельской жизни) и только вежливо кивал в ответ на пространные объяснения Софьи Павловны. Он с удовольствием полюбовался тем, как ловко Капитолина управляется с толстощекой Любашей, и даже рискнул взять девчушку на руки, впрочем признаваясь при этом,
