со своими бородатыми и пейсатыми крестьянами, кузнецами, слесарями и пастухами в ермолках.
В Саронской долине я побывал в социалистической квуце религиозной молодежи (Родгэс). Те же — общая столовая, социалистическое хозяйство, упразднение денег, самоуправление, но ревностное соблюдение религиозных обрядов и семейного начала (дети — при родителях).
В 1936 году была поставлена в долине Бет-Шан (237 метров ниже ур<овня> моря) на иорданской границе такая же социалистическая коммуна религиозной молодежи. Поставили в один день в пустыне. Как в книге Неемии — «в одной руке меч, а в другой — молоток», под вооруженной до зубов охраной, под угрозой ежеминутного нападения, поставили двойные деревянные заборы, набитые песком и камнем, оцепили колючей проволокой, воздвигли неизменную сторожевую вышку.
Вечером часть халуцов уехала, оставив горсточку поселенцев — несколько десятков юношей в палатках, в пустыне, отрезанных от еврейского мира. Вокруг — одни арабы. Особенно опасно зимой, когда к лагерю по размытым дорогам и не добраться. Это — героическое и безвестное еврейское казачество, которое еще ждет своего летописца.
«Геры» (христиане, перешедшие в иудейство) обычно ведут себя так же, как и религиозные палестинцы. Помню встречу с ними в Седжера, маленьком поселке в 20 с лишним домов.
У въезда в поселок рослый старик мирно беседовал с арабом. Я сразу признал гера. (Я, правда, был предупрежден, что в поселке имеется несколько герских семейств.) Обратился к старику по-русски. Познакомились и пошли в поселок.
Должен признаться: я с трудом удерживался от хохота, так безмерно комичен был стиль Мойше Куракина. Типичный, прямо лубочный, русский мужичище, смачно говорящий по-русски в анекдотически народном стиле:
— Энтот арабок не понимает, что наш брат, еврей, не даст спуску…
— Как, значится, отец наш, Моше-авину (т. е. Моисей) заховорил…
Разговор был весь уснащен цитатами из Библии (он говорил «Танах»), поговорками на иврит и на идиш, которыми старик владеет свободно, ссылками на Талмуд. Подошел рослый парень с простонародно-русским лицом.
— Это сынок, Хаим.
Хаим Куракин, парень-гвоздь, смущенно улыбался. Старик объяснил смущение сына:
— Не володеет русским. Вы с ним говорите на иврит.
Действительно, парень еле говорит по-русски, с местечково-еврейским акцентом!.. Отошел, вытащил из кармана газету на древнееврейском языке, сел читать. Прямо водевиль!
Больше того: оказалось, что старик Куракин — «габэ» в синагоге (вроде синагогального старосты — почетная выборная должность), как самый набожный, досконально знающий закон. В поселке же немало чистокровных евреев.
— Откуда вы?..
— Астраханские…
Старик не очень вразумительно рассказал о том, как еще отец его дошел до истинной веры, о фантастических мытарствах и приключениях, пережитых им и его семьей по пути в Палестину. Рассказал, между прочим, и о том, как уверовавший в иудейство 90-летний старик из соседнего села сел, сжал колени — и сам себя прехладнокровно обрезал.
Пробежала курносая беловолосая девчонка с косицами. Внучка. Третье палестинское поколение.
— Рахиль, что ж «шалом» не скажешь. Рахиль по-русски уже ни слова!
* * *
Что больше всего поражает в Палестине, кроме пейзажа — по-видимому, единственного в мире?
Во-первых: обычный в еврейской Палестине парадокс — последнее слово урбанизма и техники на фоне подлинной Библии! Не всегда это радует сердце, но разум не протестует. Трудно привыкнуть к статичности арабов, часами лежащих, либо сидящих в самых неудобных на европейский взгляд позах. Непостижимая пластика торжественного безделья и фатализма.
Палестина — страна чудаков и героев ненаписанных книг, людей исключительной биографии, авантюристов, гражданских и религиозных святых.
Палестинцы — умны, интересны, болтливы, талантливые собеседники.
На всех местах сидят люди высшей квалификации — явление знакомое, русский Париж этим не удивишь. И, все же, трудно привыкнуть к тому, что ночной сторож разговаривает с тобой о Прусте, уличный продавец сосисок — о новейших течениях мирового театра, скромный коммерсант, с которым тебя знакомят в кафе, оказывается ученым синологом-японологом, а крестьянин без запинки цитирует современных русских поэтов.
Очень облагораживает жизнь отмена чаевых. Человеческое достоинство, действительно, много от этого выигрывает. В ресторане, в парикмахерской, в гостинице, будь перед вами шофер такси или уличный мальчишка, никто нигде не ждет от вас подачки за работу или за услугу. Скорее обиделись бы.
Страна высокой культуры. Стандарт жизни высок — комфорту, социальной гигиене позавидует Европа. В Ипотечном банке в Тель-Авиве служащие сушат руки горячим воздухом, летом дышут охлажденным воздухом. Я заглянул в кооперативный ресторан для служащих — уютные стеклянные столики, изящная обстановка, на каждом столике цветы. Банк этот не специальная достопримечательность, и я посетил его по собственному почину.
Пресса, театр, первоклассный симфонический оркестр — в смысле культуры крошечная Палестина живет много выше своих средств. Палестинцы много читают (статистики утверждают, что в этом смысле Палестине принадлежит мировое первенство). Иерусалимская библиотека — недавно основанная — теперь самое богатое книгохранилище на Ближнем Востоке.
Городской рабочий тратит в среднем 10 % заработка на книги (французский рабочий должен был бы тратить — соответственно — 150 фр. в месяц на книги). Страна очень демократична, и это сказывается во всем, даже в мелочах: так, напр<имер>, палестинец без малейшего стеснения попросит газету или журнал у соседа по автобусу, а то и просто — осторожно потянет за кончик газеты, только из вежливости изображая на лице молчаливую просьбу.
В стране много и случайных людей, неудачников, обиженных и разочарованных, всяких «rates», но и в настоящее тяжелое время в ней еще много динамики, поэзии борьбы и строительства. Несколько раз я натыкался на случаи бескорыстного тайного служения стране.
Так, разговаривая с одним инженером о достоинствах и о недостатках еврейского рабочего, я полюбопытствовал: не сказывается ли на высокой производительности палестинского рабочего известный коэффициент национального энтузиазма. Инженер не без резкости ответил, что нельзя требовать от человека 365 дней энтузиазма в году — по 8 часов в каждом. Значительно позже я узнал от прямого начальника этого человека, что последний в течение многих лет берет только 40 % своего жалованья, считая его слишком высоким и «не по карману» Палестине.
Человек этот женат, имеет детей, и меня еще при первой встрече с ним поразило, что он, занимая высокий пост в важнейшем учреждении, худо одет. Молчаливый упрек товарищам? Урок практического идеализма? Во всяком случае, человек, объяснявший мне, что нельзя требовать от палестинцев перманентного энтузиазма, сам оказался тайным энтузиастом на все «365 дней» в году.
Помню разговор с ним. Мы говорили о фантастической палестинской экономике, где ввоз превышает вывоз на 80 %, о территориальной тесноте страны и т. д. В общем, сказал я ему, сионисты — вроде человека, полюбившего женщину и с досадой отмахивающегося от подсчета материальных неудобств, связанных с женитьбой
