— Да, но тогда я узнал больше. Я понял, что живу по-настоящему только тогда, когда мне угрожает Смерть; и что я могу писать великие поэмы только тогда, когда Жизнь течет по моим венам. Мой враг — скука, Ричард. Я уверен, что эта грязная тварь убьет меня куда раньше, чем алкоголь или опиум.
Бёртон обдумывал его слова, пока, через пару минут, на Портман-сквер, они не наткнулись на Оскара.
— Эй, Язва!
— Привет, капитан! Ищете вечерний выпуск?
— Нет, парень, мне нужна информация, которой нет в газетах. Это будет стоить два шиллинга.
— Когда я был молод, капитан, я думал, что деньги — самое важное в жизни. Сейчас я стал старше и точно знаю, что это так! Идет! И что же вы хотите узнать?
— Мне нужно встретиться с Жуком, президентом Лиги трубочистов.
Алджернон Суинберн изумленно посмотрел на Бёртона.
— О! — воскликнул Оскар. — Трудно! Он не любит выходить из тени.
Ответ Бёртона утонул в грохоте дилижанса, запряженного четверкой лошадей. Королевский агент подождал, пока он не исчезнет на Вигмор-стрит, потом повторил:
— Но ты ведь сможешь найти его? Да?
— Я постучусь к вам завтра утром, сэр. Одно условие: если вы хотите поговорить с Жуком, принесите ему пару книжек. Этот чудила без ума от них!
— А что он любит читать?
— Все подряд, капитан, но больше всего стихи и правдивые истории; романы там всякие, выдумки — не очень.
— Ладно. Вот тебе шиллинг для начала.
Оскар коснулся шляпы, подмигнул и побежал, выкрикивая на ходу:
— Вечерний выпуск! Конфедераты заняли штат Кентукки!
— Что за чудо-ребенок! — воскликнул Суинберн.
— Да, действительно. Его ждут великие дела, по-моему.
— А как его зовут?
— Оскар Уайльд, — ответил Бёртон.
— Вот что, мой друг, — решительно заговорил поэт. — Я больше не желаю оставаться в стороне. Джек-Попрыгунчик, вервольфы, теперь этот Жук. В какое дерьмо ты ввязался? Давай выкладывай, Ричард. Я с места не сойду, пока не получу ответа.
Бёртон какое-то время обдумывал его слова, потом спросил:
— Но можно ли тебе доверять? Ты обещаешь хранить тайну?
— Да.
— Честное слово?
— Клянусь!
— Ладно, как только возьмем кэб и поедем в Баттерси, я расскажу тебе все.
Он повернулся и зашагал с площади. Суинберн запрыгал рядом.
— Подожди! — крикнул он. — Почему бы не взять кэб прямо сейчас?
— Нет. Есть еще одно место, где мне надо побывать.
— Что за место?
— Увидишь.
— Почему ты такой невыносимо загадочный?
Был ранний вечер. Они протискивались через толпу женщин с колясками, торговцев, рабочих, уличных актеров, нищих, бродяг, проституток и воров, пока не оказались на Вир-стрит. Здесь Бёртон остановился перед узким зданием, сгорбившимся между скобяной лавкой и музеем анатомии. Над блестящей желтой дверью находилось высокое окно с синим занавесом, к стеклу которого был прикреплен лист бумаги с объявлением, написанным размашистым почерком:
«Несравненная ГРАФИНЯ САБИНА,
потомственная ясновидящая и пророчица.
Предскажет будущее, угадает мысли, сделает тайное явным, вернет любовь, поможет сохранить семью, снимет порчу и сглаз.
Стопроцентная гарантия успеха!
Прием с 11 утра до 2-х дня и с 6 до 9 вечера.
Добро пожаловать!
Подождите в приемной — вас пригласят».
— Ты шутишь! — удивился Суинберн, прочитав объявление.
— Нисколько.
Бёртон слышал об этом заведении от Ричарда Монктона Мильнса. Они оба уже давно интересовались оккультизмом, и Мильнс как-то сказал Бёртону, что в Лондоне нет лучшей гадалки по линиям руки, чем графиня Сабина.
Они вошли.
За парадной дверью был короткий, не слишком чистый коридор с голыми половицами и треснувшей штукатуркой на стенах, освещенный масляной лампой, свисавшей с грязного потолка. Они проследовали по нему, откинули багровый бархатный занавес и оказались в маленькой прямоугольной комнате, в которой пахло затхлыми благовониями сандалового дерева. Вдоль ничем не украшенных стен стояли деревянные стулья. Один был занят — на нем сидел высокий, преждевременно облысевший молодой человек с водянистыми глазами и плохими зубами, которые он оскалил в том, что едва могло сойти за улыбку.
— Там моя жена! — сказал он гнусавым голосом, кивая на дверь за тяжелым занавесом. — Подождите, когда она выйдет, и можете войти.
Бёртон и Суинберн сели. Две газовые лампы бросали тени, пробегавшие по их лицам. Шевелюра Суинберна выглядела, точно охваченная пламенем.
Человек уставился на Бёртона.
— Боже мой, да вы как будто только что с войны! Вы упали?
— Да, с лестницы в борделе, — съязвил Суинберн.
— О!
— Девки вышвырнули его. Сказали, что у него слишком экзотические вкусы!
— Э-эротические? — пролепетал лысый.
— Нет. Экзотические. Вы ведь понимаете меня? — хитро сощурился поэт, двусмысленно ухмыльнувшись.
— Э… д-да, к-конечно.
Бёртон дико оскалился, став похожим на дьявола.
— Ты осел, Алджи, — прошипел он.
Человек нарочито покашлял и вдруг спросил:
— Экзотические… это как понять? Они его того… кнутом, что ли?
— Вы читали «Камасутру» Ватъясаны? — поинтересовался Суинберн.
— Э…
— Это руководство по искусству любовных наслаждений. Этот джентльмен только что начал переводить его с санскрита.
Но тут дверь открылась, и в приемную вплыла женщина. Высокая и безобразно толстая, она напомнила Бёртону мегалитический трансатлантический лайнер «Титан», созданный Изамбардом Кингдомом Брюнелем.
— Наконец-то! — воскликнул мужчина. — То есть, я хотел сказать, как хорошо, что ты вышла, козочка моя маленькая!
— Угу, — прогудела она, и ее двойной подбородок заколыхался. — Реджи, мы должны побыстрее идти домой. Нам надо поговорить об очень важных делах!
Он встал, и Бёртон увидел, что у него дрожат коленки.
— О каких д-делах, к-козочка?
— Важных, Реджи!
Она откинула занавес и гордо вынесла свое огромное тело в коридор. Робкий Реджи безропотно последовал за ней, бросив жалкий взгляд на Суинберна, который подмигнул ему и театрально прошептал:
— Главное, «Камасутра»!
Он хихикнул, когда смешная парочка исчезла за дверью.
