не идет с чепуховыми подарками, которые он делал раньше. Может быть, этот перстень поможет парню и он сможет теперь изменить образ жизни, который представлялся Фидеосу весьма примитивным. Но важнее всего было то, что ради этого парня он, Фидеос, не пожалел расстаться со своим обручальным кольцом… Он принял этот перстень из теплых и трепетных рук своей невесты во время венчания в церкви… Он был уверен, что жена поймет и одобрит его поступок. И перед парнем не стыдно. Фидеос все хорошенько продумал: на этот раз парню не удастся вернуть подарок, потому что в десять часов Фидеос будет уже далеко…
Теперь он может со спокойной совестью отправиться в Храм литературы и послушать, как читают стихи. Он давно об этом мечтал. Именно это он оставил напоследок. Он тщательно изучил литературу, которую ему удалось раздобыть, но только сегодня вечером он увидит все собственными глазами…
Шумная улица сразу осталась позади, едва Фидеос ступил за ворота с тремя арками. Он благоговейно поднялся по древним ступеням, охраняемым каменными драконами, которые замерли в угрожающих позах еще со времен императоров Ле[51]. Фидеос был ошеломлен: он внезапно попал в совершенно иной мир, сказочный и таинственный. Кто бы мог подумать, что совсем рядом, за стенами, — шумный город. Поэтические лужайки, уже окропленные вечерней росой, величественные вековые деревья с темно-зелеными кронами, теряющимися в бездонной глубине сумеречного неба, спокойная поверхность пруда под плотным слоем ряски, еле различимые тропинки, усыпанные прелыми листьями, — все это показалось ему миражем, зыбким и эфемерным… Но уже в следующее мгновение Фидеос ощутил реальность всего окружающего: зеленые кроны, сливаясь с тенями надвигающихся сумерек, как бы растворялись в бездне неба, а древние сооружения, порталы с тремя арками, замшелая черепица крыш — все это, напротив, приняло удивительно ясные, четкие очертания. Призрачный и вместе с тем вполне осязаемый мост в давно ушедшие века…
Стараясь ступать осторожно, Фидеос миновал еще несколько ворот с тремя арками, обогнул справа сооружение, не очень высокое, но легкое и строгое, покоящееся на четырех кирпичных колоннах. Прочел надпись: «Беседка изящной словесности». И, обогнув беседку, он замер, пораженный открывшейся его взору удивительной картиной: перед ним была аллея каменных стел с иероглифическими надписями.
Это была широкая аллея, которая казалась еще просторней в свете угасающего дня. С двух сторон поднимались величественные и безмолвные стелы, уходившие своими основаниями в зеленую траву. Фидеос знал, что на них высечены имена прославленных писателей, поэтов, ученых, политических деятелей страны. Он прочитал об этом в книге по истории Вьетнама. И вот сейчас, среди безмолвия Храма литературы, окруженный расплывчатыми тенями летних сумерек, Фидеос никак не мог освободиться от странной тревоги, охватившей его. Ученые-конфуцианцы пяти столетий, писатели и поэты словно ожили и окружили его тесной толпой, такие близкие и реальные и вместе с тем такие далекие, по-своему загадочные, недоступные пониманию… Словно на минуту приоткрылась и тут же захлопнулась дверца в прошлое, в те дни, когда был построен Храм литературы… Тысячу лет назад, после заката древней греческой цивилизации, когда над доброй половиной мира уже нависла мрачная тень длинной средневековой ночи, где-то на краю света, в небольшой стране, люди построили целый ансамбль великолепных дворцов и храмов, куда должны были стекаться самые талантливые, самые образованные люди страны, чтобы рассуждать об изящной словесности. Одни династии сменялись другими, вырастали новые дворцы и храмы, восхищая и изумляя своим величием все новые и новые поколения.
Фидеос обратил внимание на то, что все стелы обращены к колодцу в центре аллеи — небольшому квадрату, выложенному цветным камнем. В зеркальной глади колодца причудливо преломлялся тусклый свет уходящего дня, а где-то в глубине его мерцало отражение грациозной и величественной Беседки изящной словесности.
Позади себя Фидеос услышал шепот, сдержанные голоса — очевидно, он начал привлекать внимание, слишком долго задержавшись здесь. И он поспешил дальше, миновал внутренний дворик, выложенный кирпичом, обошел еще два сооружения и очутился в другой части Храма, которая сначала показалась ему совершенно незнакомой. Здесь сохранились лишь основания древних сооружений. Повсюду виднелись следы разрушений, оставленные колонизаторами. На просторных основаниях, выложенных каменными плитами, стояли вазоны с декоративными карликовыми деревьями. На каждом вазоне виднелась табличка с указанием имени человека, подарившего дерево Храму. Фидеос с любопытством прочел: «Фикус. 106 лет. От почтенного Нама из Намдонга», «Карамбола. 99 лет…» Их было много, этих карликовых деревьев, вазоны стояли даже на отдаленных дорожках. Внимание Фидеоса привлек небольшой каменный бассейн на деревянном основании, в центре которого была имитация скалы с карликовым деревцем. А, вот и надпись: «Сосна. 477 лет. От почтенной Тьионг с улицы Дой Кан». Это уже был не декоративный вазон, а кусочек самой вьетнамской земли, как бы символ вьетнамской души. Деревце, поднимавшееся от земли всего лишь на две ладони, носило на себе печать почти пяти столетий: кора покоробилась и загрубела, веточки напоминали высохшие руки дряхлого старца, и все же кое-где пробивались пучки свежих зеленых иголочек. Деревце продолжало жить. Уходя корнями в миниатюрную скалу, деревце спокойно и гордо смотрелось в гладь маленького бассейна, подернутого еле заметной рябью. Фидеос подумал об этой почтенной Тьионг. Почти пять столетий назад соотечественник этой женщины — наверняка одной с ней крови — начал проращивать семечко сосны на этой маленькой скале, частице вьетнамской земли. С тех пор утекло немало воды. Войны сменялись мирными временами, вслед за упадком наступал расцвет, рабская зависимость безвозвратно уходила в прошлое, уступая место славным свершениям, на смену разобщенности пришло объединение… Исчезло все, что представляло ценность для человека, вырастившего деревце: дом, земля, могилы предков. Имя его забылось. Осталось только вот это деревце, которое переходило от одного поколения к другому. Оно уже перестало быть обыкновенной карликовой сосной, оно стало живой душой, живым символом непрерывной цепи поколений… Почтенная Тьионг, как и сотни тысяч подобных ей, сохранила для других частицу жизни этих поколений, и эта жизнь не погибла, несмотря на все старания захлебывающихся от злобы колонизаторов истребить, уничтожить вьетнамский народ, убить в нем самое дорогое — его душу.
Фидеос так глубоко ушел в свои раздумья, что встрепенулся только тогда, когда вспыхнули электрические фонари. Он медленно направился назад.
Обогнув Храм больших церемоний, Фидеос остановился как вкопанный: широкий мощеный двор был полон людей. В середине люди сидели, тесно прижавшись друг к другу. По бокам они стояли плотными рядами, заполонив открытые пристройки и все три арки Великих крепостных ворот. Вглядевшись, Фидеос заметил в толпе и старцев с седыми бородками, и совсем еще юных парней. Нарядные нейлоновые рубашки и повседневная коричневая одежда. Бантики в
