барин отобрал.
— Все верно сказала, только одно забыла. Я ж тебе говорил.
Все засмеялись.
— Так вы вперед стакнулись! — воскликнул Моркин.
— Ну, хватит разговоров, — оказал Володя. — Давайте лучше петь и танцевать!
Володя часто подсмеивался над дядей, но тот не принимал этого близко к сердцу. И только когда племянник зло говорил о современном политическом положении в России, Моркину становилось неловко и тяжело. Он старался прогнать это чувство.
«Молодые больше нас знают, может, Володя и прав», — думал он.
Однажды, когда Володя вернулся вечером с лыжной прогулки, Моркин сказал ему.
— Читал в «Губернских ведомостях» — опять про полеты на аэроплане пишут. Как летают!
— Летать-то летают, да многие этак в могилу залетают.
— Нет, ты не прав. Я читаю все сообщения о полетах и в газетах, и в «Ниве». Надо сказать, что авиационное дело в России развивается и набирает силу!
— Разве может что-нибудь развиваться в России? — засмеялся Володя.
— Почему же не может? Ведь в Европе…
— Ты с Европой Россию не равняй! Далеко нам до нее.
— У тебя нет никакого патриотизма! — рассердился Моркин.
— Ты путаешь патриотизм с приятием и одобрением нашей дикости и невежества!
— А все-таки аэропланная промышленность у нас развивается! Вот я читал, что во время соревнования офицеров на «Приз русской женщины» поручик Мотыевич-Мациевич покрыл расстояние за пять минут тридцать четыре секунды. Это значит, его скорость 90 километров в час.
— А во Франции еще в позапрошлом году…
— Мы не о Франции говорим, а о России! И года еще не прошло с тех пор, как Мотыевич-Мациевич получил приз, когда авиатор Хиони на моноплане своей конструкции за час пролетел сто одну версту, а участник соревнований того же военного ведомства Бутми — сто четыре версты и более семи минут парил на высоте пятьсот четыре метра. Вот какие есть у нас бесстрашные люди!
— Нет, дядя, пока летает двуглавый орел, — Володя кивнул на царский герб на географической карте, — как бы высоко ни поднялся человек, ум его подняться не сможет. Одно из двух: или орел, или аэроплан. Иначе останемся мы навсегда «Рассеей».
— И в «Рассее» много мастеров.
— Я разве говорю, что мало? Мастеров много, но нет свободы для творчества.
— Мастера у нас замечательные! Лет пятнадцать назад был я в Нижнем Новгороде на выставке…
— Я слышал об этой выставке. Говорят, там изделия марийцев тоже были показаны. Правда это?
— Правда. Особенно мне понравился кустарный отдел. Изделия вятских мастеров до того хороши, даже не верится, что они сделаны кустарно, примитивными инструментами.
— Вятские кустари издавна славятся.
— Чего-чего там не было! Глиняные поделки, столы, стулья, пестери, корзины, ковры. Гипсовые фигурки пляшущих чувашей совсем как живые — так и кажется, что сейчас пустятся в пляс! Один крестьянин вырезал из целого полена дом с колоннами, в классическом стиле, и другой дом в русском стиле по проекту академика Суслова. Над дверьми две островерхие крыши, похожие на церковные, балкон, вокруг дома цветы. Очень красиво!
— Рассказывали, один мастер-китаец сделал шар из слоновой кости, просверлил в нем отверстия не больше горошин и через эти отверстия вырезал внутри шара русский государственный герб — двуглавого орла, который держался на тоненькой костяной ниточке, прикрепленной к шее орла.
— Да, тонкая работа! — воскликнул Моркин. — Он ее, верно, года три делал?
— Этого не знаю. Зато точно известно, что его за эту тонкую работу на три года сослали в Сибирь: герб оказался в клетке.
— Увы! — вздохнул Моркин. — В России все может быть. Вот когда Матвей Матвеевич Эликов приезжал на суд…
— На какой суд?
— Так из-за него же боярсолинские марийцы на каторгу пошли!..
— Значит, Матвей Матвеевич и есть тот этнограф, которого мужики хотели убить! Я слышал про этот случай, но не знал, что это произошло с Эликовым. А почему тех мужиков так жестоко осудили, ведь убийство не совершилось?
— Время тогда было беспокойное. В Изгаие помещика убили, на земского начальника покушались. Тогда же случилась история с Эликовым.
— Да, время было беспокойное…
— Эликов хотел мужиков выручить, заступался за них на суде. Но прокурор его заступничество не принял во внимание. Матвей Матвеевич — добрый человек, только похвастаться любит…
— Я о боярсолинском деле много слыхал, — перебил Моркина Володя. — Мне рассказывали, что адвокат велел обвиняемым марийцам говорить, что они в самом деле думали, будто в погребе черт, но на суде один мужик сказал: «Мы знали, что в погребе не черт и не колдун, а русский барин, и хотели этого барина прикончить».
— Вот дурак! — хлопнул себя по бедрам Моркин. — Но с другой стороны, сложная вещь — человеческая психология. Иной раз человек, сам того не замечает, может себе повредить. Лет шесть назад я читал в газете об одном судебном разбирательстве в Венеции. Кого судили и за что, не помню, да это и не важно. В этом деле находился документ, неизвестно кем написанный. Одно слово там содержало ошибку, и следователь подумал, что эта ошибка может помочь суду. Обвиняемому предложили написать этот документ под диктовку. А обвиняемый каким-то образом знал, что в документе есть ошибка, и знал, какая, и, пока писал, все время думал, как бы не повторить ее, и все-таки повторил.
— Кстати, о суде. Слышал историю про свидетеля?
— Нет.
— На суде судья спрашивает: «Господин свидетель, вы видели, как обвиняемый совершил преступление?» — «Видел. А который из них обвиняемый?»
— Не иначе, этого свидетеля судья нанял!
— Конечно!
— В прежние времена бывали справедливые судьи, — сказал Моркин, — а среди нынешних — нет.
— Да, я с детства помню историю про справедливого судью. Приехал бедный мариец в город. Еды у него с собой было, только ломоть черствого хлеба. Шел он мимо трактира, чует, жареным мясом пахнет. Зашел в трактир, видит, мясо жарится. Достал он свай хлеб, подержал над паром, так что хлеб пропитался мясным запахом, и съел. Тут прибежал хозяин, схватил его за шиворот: «Плати, — говорит, — деньги!» Пошли они к судье. Судья выслушал обоих, потом достал из кармана два алтына и говорит хозяину трактира: «Поверни свои уши, — позвякал монетками у него над ухом и говорит — Теперь вы в расчете». — «Как в расчете?» — удивился хозяин. «Кто продает запах еды, тот получает звон, а не деньги!» — отвечает судья.
— Ну, расскажи еще что-нибудь, — попросил он.
— Что же рассказывать? Разве что это. Шли по дороге два марийца, один длинный-длинный, как жердь, другой низенький. Дошли они до развилки дорог, видят, стоит столб, на столбе доска, на доске надпись: «Правая дорога идет в Уфу, а кто не знает
