пояснить и больше ничего не пишет.
Поквитался он.
Он и сам руку приложил. Не может же Горелов делать вид, что он был не в курсе. Тачка стояла на парковке универа каждый день. Я даже поначалу оставляла ему записки за дворниками, когда поняла, что он не отвечает на звонки и не читает мои сообщения в телефоне.
И Рэмовское вмешательство тоже необъяснимо.
Плевать.
Пусть развлекаются, как хотят.
Не знаю, заслужила ли Кравцова такое или нет, меня это больше не касается.
Ловлю себя на том, что нарезаю круги по квартире, бессмысленно переставляю чашку и сахарницу с места на место, поглаживаю мясистые листья замиакулькаса.
Как я себя ни уговариваю, что мне нет дела до всей этой мажорской возни и подковерных игр, но сердце ёкнуло от слов Рэма, что Демон за меня поквитался, и все никак не успокаивается. Мысли все время возвращаются к Горелову.
Но я справлюсь. Не куплюсь больше.
Зачем? Чтоб он еще раз поигрался, а потом выкинул еще что-то подобное?
Один раз я выдержала, но где гарантия, что справлюсь и во второй раз?
Как показывает сегодняшняя ситуация с Кравцовой, фантазия у парней богатая.
Господи, да что ж я такая дура, раз такая умная?
Жанка опять звонит.
Не хочу с ней разговаривать, но прятать голову в песок бесконечно невозможно. Конечно, никто меня не заставляет продолжать с ней общаться, но она ничего плохого мне не делала, даже наоборот. Жанна точно не заслуживает ни упреков, ни бессловесного вычеркивания из жизни. Придется с ней поговорить.
Нужно только понять, как себя с ней вести и как удержать себя в руках. Как не разреветься.
Опять телефон трезвонит.
Да что такое?
А этому чего надо? Зверю тоже не терпится рассказать о своих подвигах?
Не буду брать трубку. Не сейчас. Жанка, Рэм, Зверь. Слишком. Все слишком.
Утром я уже разговаривала с мамой, больше мне никто важный звонить не будет, поэтому я усилием воли заставляю себя не просто поставить на беззвучный, а выключить телефон вообще.
И оставив мобильник на кухонном столе, и одевшись потеплее, я ухожу из дома. Не знаю, куда. На прогулку. Бесцельную, но будем надеяться целительную. Надо как-то снова вернуться в то уравновешенное состояние, которого я с таким трудом достигла в последние месяцы. Достигла и стремительно потеряла, стоило только пересечься с Демоном.
На самом деле Демон. Он пожирает, разъедает мою душу.
Сколько я бродила по скверам, вдыхая холодный запах сирени этого неласкового мая, я не знаю, но когда возвращаюсь и включаю телефон, то мной овладевает тревога.
«Абонент Тамара Львовна звонил вам восемь раз».
У меня внутри все холодеет, я перезваниваю, а меня почти трясет.
Однако, слава богу, голос Тамары Львовны звучит вполне энергично.
Только очень взволнованно.
— Инга? Ты куда пропала, весь день не могу дозвониться? — обрушивается на меня она.
— Гуляла, что-то случилось? — теряюсь я, зачем я могла понадобиться срочно, раз она так настойчиво пыталась дозвониться.
— Твой мальчик… Надо что-то делать…
Глава 42
Демон
— А если он заявит на тебя? — хмурится Рэм, протягивая мне, охренеть, белый носовой платок.
Пиздец, если еще в нашем городе двадцатидвухлетний пацан, у которого в кармане есть носовой платок? Точно пижон. Чувствую себя плебеем рядом с графским сыном.
— Не заявит, — усмехаюсь я. — Ты видел, как дрожало это желе?
— Блядь, ты чего, как вампир-пятилетка? — психует Рэм, видя, что я облизываю сбитые заново костяшки и не тороплюсь брать платок. — У меня есть аптечка, если ты такой гордый придурок.
— Не ори, — я все-таки беру белый хлопковый клочок. — Как баба, ей-богу.
— Мозгов у тебя нет. А баба, конечно, я. Вот такие трусы и потом катают заявы, сам-то он домогался беспомощной девчонки, а как прижмет, побежит к ментам.
— Ну, он понимает, что будет разбирательство. Сто пудов понимает, что в крайняк меня отец отмажет. Это мы с тобой знаем, что он не станет вмешиваться до последнего, а ублюдок — нет. Так что последнее, чего он хочет, это — огласка всей этой дурно пахнущей ситуации. Хряк поскулит и сейчас возьмет больничный, чтоб дома пересидеть, пока фингал сойдет…
— Челюсть у него хрустнула подозрительно, — морщится Рэм.
— Нормально хрустнула, — злорадно не соглашаюсь я. — Самое то. Как раз, когда к нему придут с вопросами, говорить сможет.
— С вопросами? Ты не все?
— Этот ублюдок, по-твоему, что? Может продолжать работать в универе? Где на первом курсе девчонкам не всегда есть восемнадцать? Я думаю, соответствующие инстанции должны быть в курсе. Что-то мне подсказывает, что только про него копни поглубже, и полезет еще дерьмецо. Вряд ли он на Инге в первый раз попробовал. Больно нагло.
— Логично. Блядь, блевать тянет, как вспомню. Чего он там ныл? Жене не рассказывайте?
— Ага. Он с ней только сошелся обратно. Я копнул. Она была его студенткой, брак по залету. Думаю, для на самом деле не сюрприз поведение муженька. И ей есть, что рассказать. Я крестную попросил вмешаться. Она весьма заинтересованное лицо. Она собиралась на факультет романтиков дочь отдавать в следующем году. Ира уже на курсы там какие-то сраные ходит. Как никогда кстати пост крестной в министерстве образования.
Услышав про жену препода, Рэм даже присвистывает:
— Ну и слизняк. Если так посмотреть, мало ты ему втащил. Зря я тебя остановил.
— Я бы мог не остановиться сам, так что правильно все. Надо еще посмотреть, кому там не отсыпали Гореловской ответки…
— Зверю? — подсказывает друг. — Что задумал?
Поднимаю лицо к небу. Оно такое серое, как муть у меня на душе. Даже то, как приятно зудят и ноют костяшки, не приносит облегчения. Блядь, когда изо дня в день живешь среди помоев, перестаешь обращать внимание на их вонь. А потом что-то случается, и открываются глаза. Я жил среди дерьма столько лет.
