мне сообщили…
— Сообщили? Кто?
— Надежные ребята, — уклончиво ответил Селзер.
— Какие ребята? — наседал Стрейндж.
— Слушай, — заволновался Селзер, — я не могу расколоться, понял? — В голосе его прозвучало беспокойство. — Замнем. Мне намекнули, что у Фентона открыт счет в швейцарском банке, капиталы вложены в прачечные и бог знает во что еще. Вдобавок высказывались предположения, что он замешан в торговых сделках между Востоком и Западом. По крайней мере, я получил кое-какие подтверждения.
— Письма, банковские счета или что-то вроде этого?
— Да-а. Фрэнк, ты говоришь как Листер. Не надо. — Гася окурок о ковер, Селзер умолк. — Разумеется, я вставил факты в передачу и вызвал обычный скандал. Но в отличие от других он подал на меня в суд за клевету, диффамацию и бог знает за что еще. Впервые в жизни я ошибся.
— Он выиграл дело, не так ли? — Стрейндж смутно что-то припоминал.
— Иначе я бы тут не оказался. — Селзер жестом указал на беспорядок вокруг. — Он выиграл, а компания отказалась заступиться за меня. Им было наплевать, ведь я попался. Я это пережил. Я стал никому не нужен, выложился, насолил каждому, износился. Отличный предлог, чтобы меня вышвырнуть.
— А что стало с Фентоном?
— Факты его приперли к стене.
— Почему?
— На суде всплыло, что он когда-то якшался с террористами.
— Фентон?
— Именно. Мирный революционер себе на уме и прочее.
— У вас, видать, были отличные адвокаты.
— Да-а. Тогда я мог себе позволить такую роскошь. Они были хорошо проинструктированы. На самом деле все было не так страшно, как выглядело. Фентон был членом левацкого комитета. Когда его туда втянули, там занимались просто агитпропом. Знаешь, плакаты на рынках по утрам в субботу, случайные демонстрации. Лишь потом они стали прибегать к насилию.
— А что случилось?
— Горстка экстремистов, вдохновленная Баадером-Майнхоф, приступила к действиям. Взрывы в пабах, перестрелки. А когда их накрыли, Фентон сел в лужу перед избирателями. Он всегда следовал строго революционной идее о крахе британского общества под тяжестью собственных внутренних противоречий. Я проиграл в суде, но он потерял всякое доверие.
— Именно этим интересовался Листер?
— Да-а. Каждой подробностью. Сказать по правде, мне было больно. Все случилось не так давно. Рассказывать — словно переживать заново.
Стрейндж наблюдал за угасанием стареющей звезды после кратковременной вспышки. Селзер покрылся испариной, руки у него дрожали. Он прокручивал свое прошлое как любительский фильм, но огни погасли, и он снова на дне в ожидании грядущей катастрофы. Стрейндж обдумывал услышанное.
— Когда состоялось интервью с Фентоном? — спросил он.
Селзер назвал дату. Почти три года назад.
— При вашей вторичной встрече интересовался Листер еще чем-нибудь?
— Нет.
Стрейндж быстро подался вперед.
— Послушайте, Листер мертв, его убили в октябре. — Селзер с ужасом посмотрел на собеседника. Подходящий момент настал. — Кто дал вам информацию о Фентоне?
— Я… я говорил вам…
— Что не раскрываете своих источников. Даже теперь, когда знаете, что Листера убили?
— Фрэнк, о чем ты? Тоже чокнулся?
— Я говорю, что человек, давший вам информацию о Листере, мог носить имя Корнелиус.
Селзер перебил его, почти крича:
— Я этого не говорил!
— Тогда кто же? Хоскинс?
Селзер сдержался, спокойнее посмотрел на Стрейнджа.
— Ладно, полегче. Хоскинса я знаю. Он много чего порассказал. Да-а, мы работали вместе, но информацию он не поставляет. Он так бы не поступил, собака не кусает собаку, даже когда они ютятся в уайтхоллской конуре.
Стрейндж сообразил, что в своих догадках он недалек от истины.
— Значит, это был Мейер! — сказал он убежденно.
Разъяренный Селзер, пошатываясь, встал на ноги.
— Не знаю, кто ты, чего тебе надо, но вопросов мне больше не задавай, если сам знаешь, куда клонишь. После Фентона меня оставили в покое, и я желаю и дальше пребывать в этом же состоянии.
— Мейер угрожал вам?
— Уходи, бога ради, пронырливая дрянь. Оставь меня в покое. Не твое поганое дело. — Селзер задрожал, лицо исказилось гневом.
Стрейндж отступил и неловко повернулся к выходу.
Серый январский воздух был удивительно прохладен после жилища Селзера. С трудом волоча больную ногу, Стрейндж зашагал прочь, осознавая, что Селзер был не рассержен, а испуган.
19
Услышав о повышении Нива, Квитмен понял, что опасения Стрейнджа оправдались. Тернер и тощий Рив получили инструкции. Слишком поздно до него дошло, что все это было частью искусной проверки. Вероятно, Дейнджерфилд говорил об этом в клубе, а Нив уловил краем уха.
Солнце, сиявшее сквозь туман над Темзой, обещало великолепный зимний день. Квитмен стоял у своего окна в управлении и наблюдал за мчащимися по набережной Виктории машинами. На улицах было небезопасно, но люди ничего не замечали. «Когда знаешь, что в западне, то отстраняешься от всего и становишься фаталистом», — пришло ему в голову. Квитмен даже не потрудился подделать сообщение группы наблюдения о поездке Стрейнджа в Олдершот. И все же… Возможно, Хейтер и Прис не увидели связи. Если они проникли в его тайну, то почему его не лишили допуска к делу?
Теперь Квитмен был очень занят на работе, появляясь там в полдевятого утра. После обмена магнитофонными пленками с записью Сибелиуса исследования Стрейнджа по делу Листера завели его в сложные дебри политики. Мероприятия, намеченные Присом для проработки всевозможных вариантов, ежедневно расширялись. Этим, утешал он себя, объясняется повышение Нива, ибо Квитмена потрясло известие, что Нив также подключен к делу Стрейнджа. Хейтер, понятно, ничего не сообщил ни ему, ни по управлению. Фактически обо всем проболталась секретарша, услышавшая об успехе Нива через Рози Уолфорд.
Квитмену было стыдно, что приходится добывать информацию у машинистки, но его одолевали дурные предчувствия.
— Давно действует это соглашение? — поинтересовался он.
— Говорят, с начала недели, — ответила девушка.
Сегодня — среда. Два дня Нив работает над неизвестными данными по делу Стрейнджа, а его даже не поставили в известность. Такого он себе не представлял. Как обычно, все упиралось в принцип «каждый должен знать только то, что ему необходимо». Именно так любили работать в управлении. Квитмен принял решение при встрече с Присом быть осмотрительным и осторожным. Иначе подозрения только усилятся. Все это подозрения, но не больше. В конце концов, Мэттьюз и Стрейндж старые друзья.
Сильное возбуждение не покидало его целое утро. В ожидании звонка от Приса он в рассеянности перебирал бумаги. В половине двенадцатого спустился в кафетерий, заговаривая с каждым встречным, чтобы увериться, доверяют ли ему еще. Это, разумеется, самообман. Если Хейтер в курсе, то никто не пикнет. Его переведут, а потом по-тихому уволят. Коллеги и подчиненные никогда не узнают о предательстве. Гнев и взаимные обвинения останутся за закрытыми дверями. Он попусту
