id="id108">
XXI
– Всё надо сделать очень быстро, – говорил бабайка, сосредоточенно глядя на дверь кессона. – Сейчас мы бежим все в зал перехода и… и, собственно, переходим. Я последний.
– Почему ты? – спросил я.
– Надо будет в момент перехода уничтожить аппаратуру. Незачем их с собой дальше тащить.
– Волк не сможет бежать, – сказал Матроскин.
Бабайка посмотрел на меня вопросительно.
– Да, – сказал я, глядя, как тяжко вздымается и опускается замотанная волчья бочина. – Волк не сможет бежать.
Помолчали. А что если…
– А ты… – начал я осторожно. – А ты не можешь пугнуть их? Ну там… – пощелкал пальцами, – превратиться в кого-нибудь…
– Нет, – покачал головой бабайка. – Здесь не могу.
Вот так.
Здесь. Там он, значит, может, а здесь нет.
– Его надо тащить, – сказал кот.
– Легко сказать, – буркнул Аристарх. – В нём весу…
– Его надо тащить, – повторил кот. При этом он смотрел на меня. Только на меня, словно и не было больше никого.
– Сделаем так, – сказал я. – Аристарх лежит и прикрывает, а мы тащим Серёгу, потом мы возвращаемся за Аристархом, и все вместе уходим.
– Куда уходим? – спросил Аристарх. – Вы бы объяснили толком.
– Я бы с удовольствием, – сказал бабайка, – да времени нет.
– Бери его за задние лапы, пока не полезли, – сказал я.
Мы тащили бесчувственного волка по коридору, голова его с полуоткрытой пастью болталась безвольно, и я задевал её голенями. Кошак вился под ногами, якобы помогая, и давал ценные советы – остор-рожней, аккур-ратней, бер-режней. Помощничек, прости господи.
Думаю, эти метры запомнятся мне надолго. Сейчас, думал я, сейчас лязгнет дверь, и они повалят один за другим, стреляя в наши незащищенные спины и кидая взрыв-пакеты.
Однако, обошлось.
После коридора зал перехода показался мне уютным, чуть ли не домашним.
Тихо гудела настроенная аппаратура, и рама успокаивающе сияла фиолетовым. Мы подтащили волка к фиолетовому сиянию, и протолкнули его в раму. Рука моя вслед за волчьей тушей вошла в фиолетовое сияние по локоть. Ощущение было не из приятных, словно кто-то сжал руку со всех сторон крепкой шипастой ладонью.
И тут в коридоре громыхнуло, и затрещали автоматные очереди. Я выдернул руку из фиолетового и побежал к выходу из зала.
Должно быть, у него сдали нервы. Переход от безысходности к надежде – это может выдержать не каждый. А может быть, он решил, что мы его бросили.
Они выбегали из двери кессона, и каждый начинал стрелять вслед убегающему Аристарху, а он бежал по коридору, и нити трассеров тянулись к нему, и точка скрещения этих линий неуклонно приближалась к нему.
– Ложись! – заорал я. – Ложись, дурак! – и в этот момент он упал.
– Тащи его! Тащи! – подседая и пригибаясь непроизвольно, я шёл по коридору к ползущему Аристарху и автомат трясся в моих руках, плюясь раскаленным металлом. Бабайка добежал до нашего раненого товарища, и потащил его за собой. Они поравнялись со мной, и я стал пятиться, не переставая стрелять. Щёлкнул боёк, возвещая о том, что магазин пуст, и как раз я упал на спину, споткнувшись о порог. Я проворно перевернулся на живот и отполз в сторону от дверного проёма.
– Помоги, – сказал бабайка хриплым голосом.
Он пытался взвалить Аристарха на плечи, а у того, похоже, отнялись ноги. Я помог ему. Потом вставил в автомат последний магазин, посмотрел, как уходит в фиолетовое сияние бабайка с Аристархом на плечах. Сердце моё колотилось как бешеное, но голова соображала чётко.
И потом, я знал, что надо делать.
Разбежался, прыгнул, и, развернувшись в воздухе, выстрелил по жужжащим шкафам.
Я упал. Вокруг меня был всё тот же синий зал перехода. С тихим треском сыпали искрами в пулевые отверстия, потихоньку переставая жужжать, шкафы.
Идиот. Какой же я идиот.
Интересно сегодня пятница?
Фиолетовое сияние исчезло. Я лёг на живот, и выставил автомат, упёршись локтями в пол.
Сколько в том коридоре длины? Шагов тридцать. Здоровый человек пробежит это расстояние за восемь-девять секунд. Правда, они побаиваются, и, стало быть, торопиться не будут.
Значит полминуты.
Тридцать,
двадцать девять,
двадцать восемь,
двадцать семь…
Я досчитал до пятнадцати, когда в раме снова вспыхнуло фиолетовое сияние.
8. Фиолетовый суд
I
– Нам сюда, – говорит мой провожатый.
Название заставляет меня улыбнуться.
«Central Perk».
Именно так, друзья мои.
Провожатый толкает дверь, и мы входим в кофейню.
Мы проходим к стойке. Я озираюсь по сторонам.
Уютное место. Мягкий фиолетовый свет от ламп на столах. Посетители на диванах, креслах, за столиками.
– Кофе будешь? – спрашивает провожатый.
– Да, – отвечаю я, – не откажусь.
– Два кофе, пожалуйста, – говорит провожатый бармену. – Мы будем на диване.
Бармен кивает, и мы проходим к дивану.
Усевшись, я оглядываюсь. Обычная кофейня. Если, конечно, не замечать того, что всё здесь несёт оттенки фиолетового. Впрочем…
– Здравствуйте, – говорю я.
Как она сюда попала?
– Здравствуй, – отвечает вызывающе красная среди разных оттенков фиолетового черепаха. – Как твои дела?
– Да потихоньку, – отвечаю я.
– Далеко же ты забрался.
Она лежит на столе, и при этом отчего-то выглядит очень уместно. Словно для черепах обычное дело – быть красными и лежать на фиолетовом столе.
Спустя минуту девушка в передничке приносит нам кофе. Я смотрю на неё, и думаю – нет, не Рэйчел. Провожатый делает глоток и ставит чашку на столик.
– Добрый всем день! Наверное, можно начать, – говорит он. Что начать, успеваю подумать я, прежде чем человек, читавший за столиком у окна, складывает свою газету и кладёт её на стол.
– Сначала полагается выбрать председателя, – говорит он и улыбается мне. – Привет, Грегори.
– Здравствуй, Лю. Рад тебя видеть живым, – говорю я, а сам думаю, значит, был ранен, а что в голову, ну подумаешь, и в голову может попасть по-разному.
Лю машет рукой, дескать, да ладно, и снова улыбается.
– Может, как в последний раз? – спрашивает бармен.
– Ну уж нет, – ворчит черепаха. – Я вам не нанималась.
– Тогда может Лавр? – предлагает бабайка.
Только сейчас его заметил. Сидит у барной стойки, как ни в чём не бывало. Впрочем, нет, уже не сидит, подходит и садится на диван рядом со мной.
Я смотрю на него, он смотрит на меня. К нему подходит официантка с кофейником, вам налить? да, конечно, он отводит взгляд и берет кофе.
– Ну если он не возражает… – говорит Лю и как-то нехорошо улыбается.
– Я не возражаю, – тяжко говорит кто-то откуда-то от стены.
– Ну и ладненько, – говорит черепаха. – Давай, Лавр, председательствуй.
Из полумрака выходит человек со стаканом в руке, садится в кресло,
