самом почитаемом в Средние века. Как-то, остановившись, чтобы передохнуть, они увидели больного бедняка, брошенного на дороге, и это так взволновало Франциска, что он сказал брату Бернардо:
— Сын мой, я желал бы, чтобы ты остался здесь и ухаживал за этим больным.
Брат Бернардо, чуть не заплакал, но, смиренно став на колени, принял послушание и остался с больным, а святой Франциск и другие отправились в Сантяго.
Но святому не суждено было добраться до Марокко: он тяжко заболел и снова вернулся в Италию. На обратном пути он нашел брата Бернардо и его подопечного, к тому моменту совершенно здорового, и обещал своему первому рыцарю, что в будущем году отправит его в Сантяго. Вместе они вернулись в сполетанскую долину, в Порциунколу, где всегда собирались рыцари Круглого Стола, и где сердце Франциска радовалось больше, чем в каком-либо ином месте.
Снова Божья воля остановила его на пути к Крестовым походам, но в сердце его росла жажда мученичества.
КАК РЫЦАРИ НИЩЕТЫ ПОДЕЛИЛИ МИР
Две первые миссии не увенчались успехом, но, во всяком случае, они дали Франциску возможность рассказать братьям о дорогах мира и право повелеть верным крестоносцам: «Вооружайтесь и отправляйтесь в путь», ибо он никогда не повелевал делать то, чего не сделал бы сам. Его странствия, особенно путешествие в Галицию, соседствующую с Южной Францией, во время которого он изучил религиозный опыт других стран и опыт еретиков, навели его на мысль о том, что проповедовать Евангелие нужно не только сарацинам, но и европейским христианам. Он был истинным искателем приключений и, хотя разум его был кроток, сознавал значение своих деяний. Он не любил порицать, но речь шла о грубой религиозности, которая вводила людей в соблазн; одним словом, он убедился в том, что было бы полезно направить рыцарей на завоевание мира.
Папа одобрил его, свое стремление он выстрадал, и это окрыляло его. Но, когда пришло время поведать о великом замысле братьям, собравшимся на первый генеральный капитул на Троицу 1217 года, он засомневался, ведь он был чувствителен и кроток до робости. Слишком уж много монастырей, ученых и теологов для только что возникшего Ордена!
Как может воспринять его слова человек бесхитростный и неграмотный? Другой бы победил в себе робость, положившись на свое влияние, ведь он и создал Орден. В конце концов, если они хотели быть послушниками его монастыря, они должны прислушаться к его словам. Однако, святой Франциск принижал себя по двум причинам: он смутился (он вообще был застенчив), и, кроме того, образ идеального брата, возникший в его душе, должен был соответствовать образу Христа, и он готовил себя к испытанию, рассуждая так с одним из друзей:
— Я не считал бы себя меньшим братом, если бы не оказался в положении, о котором скажу тебе. Искренне преданные мне братья приглашают меня на капитул, и я, тронутый их преданностью, принимаю приглашение. Они просят меня прочесть им проповедь, и я проповедую так, как вдохновляет меня Святой Дух. Предположим, что по окончании моей проповеди братья, ожидавшие от меня Бог знает чего, кричат: «Мы не желаем, чтобы ты руководил нами, ты не умеешь говорить как следует, ты слаб умом и необразован, нам стыдно иметь над собой такого глупца! И не думай больше считать себя нашим вождем». Предположим, что они с позором изгоняют меня. Так вот, я не был бы меньшим братом, если бы не принял это бесчестье с той же радостью, какую испытываю, когда меня хвалят и чествуют, ибо, хотя они в обоих случаях имеют одинаковое надо мной преимущество, для моей души гораздо полезнее, когда меня унижают, но не превозносят.
Он отправился на капитул, готовый к тому, что на него обрушится град ударов, но, как часто случается, услышал рукоплескания. Он не замечал, что именно его простота трогает самых образованных, самых хитрых и утонченных людей. Воодушевившись, он говорил о миссии не только в Святую Землю, но и повсюду на земле, и капитул принял решение разделить мир на области, которые следовало посетить. Это уже сделали в Италии, а сейчас речь шла о Германии, Венгрии, Франции и Испании, и для каждой провинции предназначалась группа братьев. Святой Франциск всегда был образцом решительности; помолившись вместе с другими, он избрал Францию, к которой, втайне от него самого, его тянула кровь матери, и, кроме того, он благоговел перед Святой Евхаристией, к которой французские католики относятся с особенным трепетом.
Затем учитель напутствовал новых миссионеров таким советом:
— Ступайте с именем Божьим во все земли. Идите по двое, тихо и скромно, в строгом молчании, в особенности же утром, до третьего часа, душою обращаясь к Богу, и не ведите пустых бесед. В дороге говорите между собою с достоинством и кротостью, как если бы вы были в скиту или в келье, ибо, где бы мы ни были, куда бы ни шли, наша келья всегда с нами. Тело наше — келья, а душа наша — отшельничество, которому вы посвящаете себя, дабы молиться Богу; если же душа неспокойна в той келье, которую Он даровал ей, то ни в одной келье монастыря, построенного руками человеческими, не найти ей отдохновения.
ПЕРВЫЕ БИТВЫ С ИНОЗЕМЦАМИ
В Германии предводителем был брат Джованни делла Пенна, во Франции — брат Пачифико, в Тунисе — брат Эджидио, в Португалии — брат Захария и брат Гуалтьери, в Испании — Джованни Паренти. Со всеми, кроме двух последних, случилась беда. Братья были чужими, бедными, не знали языка, и если даже на родине к ним относились дурно, то за ее пределами их просто гнали, особенно в Германии, где, отвечая только «ja»[15] на все вопросы, они рисковали жизнью.
«Вы католики?» — спрашивали немцы, а братья отвечали им: «Ja», и это было верно.
Но другие спрашивали их:
— Вы катары, вальденсы, альбигойцы, еретики?
— Ja, ja, — отвечали простодушно братья, и тогда их избивали, привязывали к позорному столбу, заключали в темницу, мучили до тех пор, пока не обнаруживалось недоразумение.
В Венгрии было хуже: люди из цыганских, полуварварских народностей грубо оскорбляли их. Братья, думая, что те хотят стащить их нищенское платье, сбрасывали плащи и башмаки и оставались полуголыми, но их поведение еще более распаляло преследователей. Но гонения не обескураживали рыцарей Христа, более того, их вдохновляла мысль о том, что это — испытание, как охраняет их Господь. В тоже время они добровольно принимали эту борьбу, словно ожидали ее, ибо первым врагом каждый считал
