не христиане; у них свое происхождение и своя сокровенная вера, а поскольку в гонениях турецких времен их почти истребили, к евреям они относятся с симпатией. Сейчас они, пожалуй, единственные, кому не приходится вставать на чью-то сторону.
— Они вообще не верят в Бога, — говорит краснощекий парень, который временно работает в каменоломне вместо чернявого крепыша. — Мой товарищ Левинсон и его люди…
Кое-кто смеется, один сплевывает.
— И что же там с Левинсоном, а? — спрашивает чей-то голос у него за спиной.
Все оборачиваются: это всего лишь англичанин в бриджах и белом пиджаке, мистер Эрмин, который приходил сюда вчера и позавчера, осматривал рубеж, как он говорит. Поначалу его встретили недоверчиво, даже весьма в штыки. Ясно ведь, что он имеет какое-то отношение к правительству, к враждебному чиновничьему аппарату, и не только к здешнему. Но потом все успокоились. Мистер Эрмин исподтишка не нападет; он конфискует их оружие, только когда высадятся британские матросы… Про мины он ничего не знает.
Эрмин и инженер Заамен обмениваются рукопожатием. Они быстро признали друг в друге бывших фронтовиков. Между ними разногласий не будет. С какой целью Эрмин прибыл в Хайфу, он, разумеется, перед новым знакомым умалчивает; пищи для разговоров и так достаточно. Эрмин настаивает, чтобы огонь открывали только в самом крайнем случае; того же хотят и Заамен, и те из его людей, что постарше, с карабинами. Тех, что помоложе, горячих голов, надо держать в ежовых рукавицах, пусть довольствуются пистолетами, дальнобойность которых невелика. Они мечтают о ящике немецких ручных гранат, который якобы еще с времен войны спрятан в каком-то секретном месте, в одной из множества пещер Кармеля, где некогда прятался еще пророк Илия от преследований энергичной царицы Иезавели.
— Так что там с Левинсоном? — спрашивает Эрмин, отскочив в укрытие. Слышен выстрел, свинцовая пуля на излете расплющивается где-то о камень.
Невысокий краснощекий парень медлит с ответом. Рабочим-коммунистам, сторонникам ортодоксальной русской революции, в этой стране приходится нелегко. Как и всюду на свете, здесь любят брать их под стражу, высылать. Но это ведь евреи и рабочие; пусть даже они сто раз ставят себя вне общества — предавать их нельзя. Капитан Эрмин предусмотрительно успокаивает его. У них тут мужской разговор; сказанное улетучивается, как только попадает в уши.
Это не вполне соответствует истине, но, пока мистер Левинсон и его товарищи ведут себя тихо, тайная полиция не станет вспоминать определенные разговоры в окопах.
Инженер Заамен подбадривает своего краснощекого адъютанта.
Так вот: он, новичок, желторотый, вчера ночью в бараке еще раз попробовал перетянуть товарищей по работе в лагерь народной обороны, но, увы, безуспешно. Левинсон четко объяснил: сознательного рабочего происходящее совершенно не касается. Арабская буржуазия пытается отделаться от еврейской буржуазии, своей конкурентки в эксплуатации, конечно же с помощью сельского пролетариата, феллахов, которые пока не осознали своей исторической роли и позволили вовлечь себя в борьбу за классово чуждые цели. Среди защитников еврейского эксплуататорского класса вместе с ними («то есть вместе с нами») оказываются фашиствующие молодчики, так называемые рабочие-социалисты, а на самом деле введенные в заблуждение обыватели, попавшиеся на эту удочку.
— Значит, мы попадаемся на удочку, — воскликнул крупный, желтовато-смуглый мужчина со сросшимися на переносице бровями и аккуратно поставил ружье в затененный уголок, потому что солнце раскаляло ствол, — мы попадаемся на удочку, а что делают наши товарищи в кибуцах?
— Левинсон говорит, они, вольно или невольно, служат национальной эксплуатации; на службе зарубежной буржуазии экспроприируют рабочих-феллахов, — подытожил краснощекий мнение предыдущего оратора. При этом его лицо осталось серьезным, но глаза впервые улыбнулись.
Капитан Эрмин внимательно смотрел на него. Умный парень, подумал он. Хорошо понимает и умеет четко изложить то, что внутренне не приемлет. Но ведь и у нашего брата двойное дно, а если надо, и тройное.
Послышался громкий смех, язвительные возгласы.
— При этом мы все-таки экспроприируем мировую еврейскую буржуазию, — иронически объявил другой парень, в рубашке цвета хаки, и утер потный лоб, причем стало видно, что на правой руке у него недостает указательного пальца. — Этого ты им не сказал? Кто оплачивает землю, на которой мы строим кибуцы? Буржуазия, поддерживающая «Керен каемет».
— А как насчет средств, на которые «Керен ѓа-Йесод» закупает станки, племенной скот и посевной материал?
— А барон, который в одиночку держит «Пика», может, он — партийная касса?
Все расхохотались. Все знали, что «Пика» — это крупный профранцузский фонд Эдмона де Ротшильда, которого в стране называли просто бароном, восьмидесятилетнего старика, уже сорок лет увлеченно служившего строительству Палестины.
— Что за потерянные души!
— Левинсону все это известно, — запротестовал краснощекий, — и у него на все есть ответ. Все это, говорит он, взятки, с помощью которых еврейская буржуазия гасит ударную силу еврейского пролетариата. Здешняя игра не для него и его сторонников, он остается в стороне, ждет, пока у наших товарищей и у феллахов созреет сознание. Тогда они сообща создадут единый фронт классово сознательных пролетариев.
— Пускай ждет, — сухо сказал инженер Заамен, — надеюсь, им хватит терпения…
— Жаль ребят, — обронил седой рабочий, надвигая кепку на лоб, — они бы нам пригодились.
Некоторые кивнули. Возникла пауза.
Эрмин сел поудобнее, набил трубку, обратился к краснощекому блондину:
— Вы работаете в каменоломне? Небольшое удовольствие, когда находишься в стране совсем недолго, верно? Вы думали, будет легче?
Парень пожал плечами, выпятил нижнюю губу.
— Главное — есть работа.
— Вы ведь приехали втроем? — спросил Эрмин, раскуривая трубку. — То есть вас было куда больше, но вы трое особенно сблизились.
— Смотря по обстоятельствам, — ответил краснощекий и пошел прочь.
Эрмин проводил его взглядом, он осторожно пробирался за камнями к тенистому месту, чтобы попить воды.
— Толковый парнишка, — заметил он. — Он вернется сюда?
— Как только будет мне нужен, — ответил инженер Заамен. — Он мой посыльный, разносит приказы, ну и кое-что еще делает, если надо. — Настроив бинокль, он долго изучал горизонт, который дивно четкой линией разделял вдали подвижное море и небо. — Я вижу там что-то темное?
Эрмин попросил бинокль, у него зрение было получше.
— Дым, — сказал он.
Все столпились вокруг него, тоже хотели посмотреть: приближается эскадра, деблокирующие британские войска.
Глава четвертая
Неизвестность
Незадолго до начала беспорядков в Иерусалиме Эрмин выехал в Хайфу с теми двумя бумажками, что извлек из мусорной корзины возле письменного стола де Вриндта: обычным голубым конвертом, какие дают при покупке открыток, и тонким листком папиросной бумаги для пишущих машинок. Единственная подсказка — обнаруженное вверху слева на конверте заглавное латинское «H», зачеркнутое там, где в немецкоязычных странах обычно пишут слово «Herr», «господин». Возможно, писавший
