(на данный момент слегка опечаленный)».В копии письма стоит пометка Астрид Линдгрен:
«Ответ Ханса Рабена (то есть мой собственный) на статью Х. П. о “недоискусстве”».
Все указывает на то, что механизм работал исправно, а дело шло своим чередом. Писатели были убеждены, что Астрид Линдгрен на их стороне. Сив Видерберг высказывалась однозначно:
«Во всем, что касалось финансовых вопросов, она была на стороне писателей. Астрид была честна»[xcviii].
Недатированное письмо Харри Кульмана Астрид Линдгрен выглядит забавно и в какой-то степени разоблачительно:
«Какой аванс (и насколько это реально?), по-твоему, я могу за это получить? Ты можешь прощупать, что думает об этом Х. Р. [Ханс Рабен]? Если надо, мы можем опустить планку до 800. Но начать стоит, например, с 1500 и постепенно сбавлять по 100 крон».
Для коллег по издательству Астрид тоже была «высшей инстанцией». По письмам из архива ясно, что она очень радела за коллег, хотя формально за все отвечал Ханс. Длинное утешительное письмо секретарю, с которой нехорошо обошлись, письмо в Bonnier с просьбой взять на работу уволенного коллегу (оно сработало). В сохранившихся письмах и документах мы никогда не наткнемся на менторский тон, она всегда пыталась мирно решить проблемы, исправить конфликт, восстановить гармонию.
Rabén & Sjögren всегда держалось на негласном договоре Рабена и Линдгрен. Насколько важным было такое условие, Астрид упоминает в письме своей немецкой подруге Луизе Хартунг. Она подробно рассказывает, как ее задел случай, произошедший в издательстве. Ханс Рабен отчитывал ее перед коллегами, когда она просила его поставить подпись на документе, подтверждающем выплату гонорара писателю. Астрид пообещала этому человеку, что деньги будут выплачены срочно, ждать он не мог, поскольку возникли бы проблемы с налоговыми органами:
«Я вошла к нему посреди совещания и сказала примерно следующее: “Дорогой мой дружочек, поверь мне, пожалуйста, с этой выплатой все в порядке, здесь просто нужна твоя подпись!” И тогда он на глазах у всей своей паствы отказался ее поставить. Мы дождались окончания совещания, затем он досконально изучил документ – только потом деньги могли быть выплачены. Но тогда уже могло быть и поздно. Я предстала перед всеми сидевшими на заседании как человек, нарушивший слово, данное моему писателю.
Не знаю, смогла ли я объяснить, что, собственно говоря, в этой ситуации так сильно меня задело: я, правая рука шефа и его доверенное лицо, должна была бегать как идиотка и просить его при всех собравшихся о доверии и притом получить отказ. После этого я развернулась и ушла домой»[xcix].
Далее Астрид пишет, что это пустяк, недостойный внимания, и его стоит поскорее забыть. Но нам становится ясно, что на самом деле для нее это не пустяк: она была очень зла, обижена и не смогла это забыть. Ей никогда не приходилось повышать голос, чтобы ее услышали. Непонятно, почему Рабен после пятнадцати лет совместной работы мог так унизить Астрид перед всем персоналом. Это было непонятно и самой Астрид. Такой поворот событий был нарушением их негласного договора.
В связи с этим интересно вспомнить сон Астрид Линдгрен, рассказанный ею Маргарете Стрёмстедт:
«Мне снилось, что я должна встретить Самого Главного Шефа, который прибывает на поезде. Встреча обставлена с большой помпой, все очень торжественно, но, когда он наконец прибывает, оказывается что он совсем крошечный, просто малютка. Мне приходится нести его на руках через весь Стокгольм»[c].
Это всего лишь сон, сущий пустяк, непонятно, почему Астрид решила публично о нем рассказать. Она очень уважала Рабена и знала, что он нуждается в ней. Астрид обещала ему, что будет работать в Rabén & Sjögren, пока тот занимает место начальника, и она сдержала свое обещание. Они вышли на пенсию в один день, а именно в последний день мая 1970 года. Хансу Рабену на тот момент было 65 лет, а Астрид Линдгрен – 62.
После этого их жизнь сложилась по-разному. Астрид продолжала писать в новой творческой манере и сочинила «Братьев Львиное Сердце». Она все больше участвовала в общественных дебатах и представляла интересы народа. Для Ханса Рабена жизнь превратилась в ад. Очень скоро у него диагностировали болезнь Паркинсона, за которой последовали другие болезни, и ему так и не удалось осуществить свои планы.
На Рождество 1970 года Астрид написала у себя в дневнике:
«Прошедший год был для меня очень важным. Я оставила Rabén & Sjögren и одновременно с Хассе вышла на пенсию, в честь чего был устроен пышный праздник. В тот момент я немного грустила, но все же испытывала удовлетворение, а вот у Хассе началась настоящая депрессия».
