Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
В декабре Франсин диагностировали рак, и Итан прилетел из Бостона ее повидать. Огромная косматая туча висела над городом, лишая его света и жизни. Как это часто бывает в воспоминаниях, погода в точности соответствовала настроению семьи. Однажды ночью, когда все уснули, страдая от одиночества и бессонницы, Итан прыгнул в машину и отправился — просто так, без особой цели — в клуб «Плотоядные».
Гей-сообщество Сент-Луиса обретается в Гроуве — деловом районе на юго-востоке Форест-парка, в дальнем конце Манчестер-авеню. Есть что-то непреложно миссурийское — незамысловатое, приземленное, синеворотничковое — в здешних клубах, существующих на стыке исконно американского и фриково-извращенного. Так, в любом заведении Гроува вам приготовят превосходный двойной чизбургер с беконом, но подадут его не на тарелке, а в собачьей миске, и официант будет одет в обтягивающий костюм из черной кожи.
«Плотоядные», одинокий гей-бар рядом с ботаническим садом, держался несколько в стороне от себе подобных и чуть ниже по улице, как более тяжелое яичко в мошонке. Истинный рай для одиноких бродяг, которым не хватает ни желания, ни задора гнаться за легкомысленными толпами Гроува, вариться в этих трансвеститских драмах и следить за злобными перепалками хозяев соперничающих клубов. В «Плотоядных» царили покой и благодать. Бар стоял на тихом углу двух улиц с односторонним движением, в жилом квартале, одной стороной выходившем на автостраду. Над входом болталась жестяная табличка: «Королевское пиво». Только мерцающая неоновая вывеска в окне — четыре рукописных слова — выдавала заведение: «La cage aux carnivores»[9].
Итан был разгромлен физически и эмоционально, в голове крутились образы ближайшего будущего: напряженные беседы, медицинские термины, абсолютная беспомощность и неопределенность. Хотелось срочно сменить обстановку. Выпить, наконец.
Он вошел в бар: внутри никого. На двух табуретах не хватало подушек. Оба телевизора над барной стойкой показывали «Жареные зеленые помидоры». Еще над баром помещался большой постер с надписью, отдававшей дань уважения одновременно веселым попойкам и эсхатологии племени майя: «Конец света начнется здесь».
Итан присел за стойку. Здоровяк-бармен оказался компанейским и очень болтливым. «У меня два пса, — ни с того ни с сего сообщил он хриплым и эластичным голосом. — Вот, мля, шкоды! Но уж больно симпатичные. Так и хочется их слопать. Не пойми неправильно: я их люблю, но иногда…» Он сделал вид, что душит сам себя. Итан с трудом кивнул. Сент-Луис — сущий ад.
Разливного пива в «Плотоядных» не оказалось, только «фирменные» коктейли и пиво в бутылках. Один коктейль назывался «Голубые (воротнички) на Гавайях» — местная версия тропического напитка, состоявшая из двойной порции рома и «Кул-эйд голубая малина» вместо «кюрасао». Итан заказал его и поднес бокал ко рту — в горло хлынула шипучая сладость. Опустошив бокал в несколько глотков, Итан заказал второй. Бармен напевал под нос «Барбекю Бесс».
— Туалет? — спросил Итан.
— До конца по коридору, — ответил бармен. — И это… поаккуратней там.
Итан соскользнул с табурета. По телику Кэти Бейтс сходила с ума на парковке.
Он шел по коридору, облизывая зубы — они были сладкие на вкус. Коридор оказался неожиданно длинный, в конце стояла темнота. Из-за двери мужского туалета вроде бы доносились приглушенные стоны.
Непонятно, что на него нашло — алкоголь, бессонница или новости о маминой болезни, — но Итан зачем-то взял и открыл дверь.
Вот что он увидел в бледно-зеленом туалетном свете.
Капающий кран. Муха нарезает круги в воздухе. Толстошеий парняга в игровом свитере клуба «Сент-Луис Блюз» стонет на унитазе, левой рукой держась за раковину, а правую прижимая к стене. Далеко не сразу Итан приметил второго мужчину — тот стоял на коленях между раздвинутых ног хоккейного фаната. Итан мгновенно его узнал и остолбенел от ужаса: огромная буква «А» красовалась у него на куртке, а в ее створе — символ Америки, белоголовый орлан. Мужчина обернулся. Итану хватило доли секунды: увидев мельком зеленые глаза, он стремглав выбежал из туалета. Швырнув на стойку несколько мятых купюр, он помчался домой и несколько раз проехал на красный. Утром он позвонил Тедди, в Нью-Йорк, и порвал с ним.
Через пять лет после того, как Чарли потрогал ему ухо, заронив тем самым новую надежду в его душу, Итан почти примирился с мыслью, что тот сделал это по ошибке, спьяну, да и вообще ничего такого не имел в виду. Чарли был гетеросексуален и открыт всему новому; так уж сложилось, что Итан стал полем его экспериментов. И вот — опять. Той ночью в «Плотоядных» ему больше всего на свете хотелось заявиться к Чарли домой и попросить — нет, потребовать — объяснений. Но надо было ехать к матери.
Сегодня, впервые очутившись дома после похорон, Итан (изрядно подвыпивший) наконец почувствовал, что готов. Теперь все будет иначе. Теперь он доведет дело до конца.
Итан глотнул еще водки.
И еще.
Прижавшись спиной к бару, он сполз на пол. Посидел там немного, глядя на дверь в бывший мамин кабинет. «ДОКТОР ФРАНСИН АЛЬТЕР. СЕМЕЙНЫЙ ПСИХОЛОГ». Именно здесь Итан впервые услышал слова «дистимическая депрессия», «паническое расстройство» и «тревожный невроз», а впоследствии осознал (с растущей паникой и тревогой), что все эти термины — про него. Именно здесь, в коридоре, происходило становление его личности. Он взрослел, подслушивая маминых пациентов — их было слышно, несмотря на звукоизоляцию, особенно если посильнее прижаться ухом к двери. От супругов, которые ни на минуту не расставались, он узнал о важности границ. От женщины, которая без конца изменяла мужу, он узнал, что такое предательство. А ее муж, пытавшийся из последних сил спасти брак, продемонстрировал, что значит уметь прощать и закрывать глаза на очевидное. Одна пара — Пфеферы, постоянные клиенты Франсин, — особенно много дала Итану. Сами того не ведая, они научили его идти на компромиссы (когда, например, речь зашла о количестве детей), скорбеть (когда Джерри Пфефер умер от инсульта), справляться с ужасами полномасштабной депрессии (когда Лорен осталась одна).
Итан глазел на табличку. «ФРАНСИН АЛЬТЕР». На самом деле никаких слов на двери не было. Буквы представляли собой пустоты, выгравированные лазером в — или на — металле. Выемки. Углубления. «СЕМЕЙНЫЙ ПСИХОЛОГ». Буквы были лишь иллюзией: контуры им придавало отсутствие материала.
— Угостишь?
Итан испуганно вскинул голову. Над ним стояла, глазея на водку, его сестра.
— А то! — ответил Итан. — Гадость ужасная.
Мэгги нагнулась, взяла у него чекушку и осторожно глотнула.
— Фу. Буэ. Кошмар.
— Я предупреждал.
— Польская картофельная водка?
Итан уставился в пустоту:
— Почему бы и нет? Своеобразная дань уважения нашим предкам.
Она села рядом и понюхала горлышко:
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
