Вдруг, словно угадав его мысли, она слегка улыбнулась.
— Вы ведь знаете, мосье Пуаро, мне особенно не для когожить. У меня много друзей, но нет близких родственников, нет семьи.
— У вас есть ваш дом, — горячо возразил Пуаро.
— Вы имеете в виду Насс? Да…
— Это ваш дом, не так ли? Сэру Джорджу он принадлежит лишьформально, сэр Джордж сейчас в Лондоне, и вы здесь полная хозяйка.
И опять в ее взгляде мелькнул страх. А когда она заговорила,ее голос звучал очень холодно:
— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, мосье Пуаро. Я,конечно, благодарна сэру Джорджу за то, что он предоставил мне этот домик, но яарендую его. Я ежегодно плачу ему определенную сумму за право тут жить и ходитьпо территории имения.
Пуаро всплеснул руками.
— Простите, мадам. Я не хотел вас обидеть.
— Видимо, я вас просто не совсем поняла, — по-прежнемухолодно сказала миссис Фоллиат.
— Великолепное место, — решился продолжить Пуаро. —Прекрасный дом, прекрасный ландшафт. Такой вокруг мир, такое спокойствие.
— Да. — Ее лицо просветлело. — Тут очень это ощущается. Япочувствовала это, когда еще ребенком приехала сюда.
— Здесь по-прежнему все мирно и спокойно, мадам?
— А почему бы нет?
— Безнаказанное убийство, — сказал Пуаро. — Пролита невиннаякровь. И пока тут пребывает тень жертвы, мира не будет. Вы ведь хорошо этопонимаете.
Миссис Фоллиат ничего не ответила и даже не шевельнулась.Пуаро представить себе не мог, о чем она думала, а она все молчала и молчала.Он слегка наклонился к ней:
— Мадам, вы многое знаете об этом убийстве, быть может, все.Вы знаете, кто убил Хэтти Стаббс… А возможно, даже знаете, где лежит ее тело.
Тут миссис Фоллиат наконец заговорила:
— Я ничего не знаю. Ничего.
— Возможно, я употребил не то слово. Вы не знаете, но, яполагаю, догадываетесь, мадам. Я даже совершенно уверен, что догадываетесь.
— Извините, но ваши предположения абсурдны! Это вздор!
— Это не вздор, мадам, это — нечто совсем иное. Это —опасность.
— Опасность? Для кого?
— Для вас, мадам. Пока вы не расскажете о том, что вамизвестно, вам угрожает опасность. Я, в отличие от вас, знаю, какова натураубийцы, мадам.
— Я вам уже сказала, что я ничего не знаю.
— Значит, подозреваете…
— У меня нет никаких подозрений.
— Извините, это не правда, мадам.
— Говорить что-то лишь на основании подозрения недопустимо.Это просто безнравственно.
Пуаро наклонился к ней.
— Так же безнравственно, как то, что произошло здесь месяцназад?
Она откинулась на спинку кресла и как-то вся сжалась.
— Не надо об этом, — очень тихо произнесла она. — Ведь всеуже позади, — добавила она, судорожно вздохнув. — Все кончено.
— Откуда у вас такая уверенность, мадам? Я по своему опытузнаю, что убийца не остановится, последует очередное убийство.
Она покачала головой.
— Нет. Нет, с этим покончено. К тому же я ничего не могуизменить. Ничего.
Он встал и теперь смотрел на нее сверху.
— Да ведь и полиция прекратила следствие, — чуть ли не сраздражением сказала она.
— О нет, мадам, вы ошибаетесь. Полиция продолжатьрасследование. И я — тоже, — добавил он. — Помните, мадам. Я, Эркюль Пуаро,продолжаю поиск истины.
Этой весьма типичной для Пуаро сентенцией сцена былазавершена.
Глава 17
Из Насса Пуаро отправился в деревню. По подсказке жителей оннашел дом Таккеров. На его стук в дверь Пуаро некоторое время не отвечали, егозаглушал сварливый голос миссис Таккер, доносившийся изнутри:
— И о чем ты только думаешь, Джим Таккер? Куда ты в своихсапожищах на чистый пол! Тысячу раз говорила! Я все утро старалась намывала, атеперь посмотри-ка на мой чудный линолеум!
В ответ раздалось негромкое гудение, в коем слышалосьраскаяние.
— Нечего забывать! И все этот твой проклятый футбол, когда передаютэти спортивные новости, несешься к радио, ничего вокруг не видя! Нет чтобысначала скинуть эти проклятые сапожищи! А ты, Гари, куда ты положил свойледеней? И не смей трогать липкими пальцами серебряный чайник, это мой лучшийчайник! Мэрилин, кто-то стучится. Поди посмотри, кто там!
Дверь осторожно открылась, и девочка лет одиннадцати сподозрением посмотрела на Пуаро, она была довольно пухленькой, с голубымиглазками и очень напоминала хорошенького поросеночка. Одна щека у нее чутьоттопыривалась: девочка сосала конфету.
— Тут джентльмен, ма! — крикнула она. Миссис Таккер, сразгоряченным лицом и выбившимися из прически прядями, подошла к двери.
— В чем дело? Нам ничего не нужно. — злобным голосом началабыло она, но тут же осеклась.
По изменившемуся выражению ее липа Пуаро понял, что она егоузнала.
— Погодите-ка, не вас ли я видела с полицией в тот день?
— Увы, мадам, простите, что напомнил вам о вашем горе, —сказал Пуаро и решительно шагнул через порог.
Миссис Таккер бросила быстрый, полный муки взгляд на еюноги, но остроносые лакированные туфли Пуаро не были осквернены ни землей, ниглиной. Ни единого пятнышка не оставили они на чистом блестящем линолеуме.
— Входите, пожалуйста, сэр, — пригласила она и, чутьотступив назад, распахнула дверь в комнату направо.
Пуаро вошел в ослепительно чистую маленькую гостиную. Здесьпахло политурой[55] и «Брассо»[56]. А интерьер составляли большой якобитскийгарнитур, круглый стол, два горшка с геранями, замысловатая медная каминнаярешетка и множество фарфоровых безделушек.
— Присаживайтесь, сэр, сделайте милость. Никак не припомнюваше имя. Впрочем, не думаю, чтобы я его когда-нибудь слышала.
