— И ведь все это происходит как раз теперь. Вот бы посмотреть на это хоть немного!
— Да. — Теперь изобразить воодушевление ей уже совсем не удавалось.
— Миссис Кэрью не была уверена, что Джимми согласится приехать. Но ему это оказалось по душе — играть Санта-Клауса для забавы пятидесяти девиц.
— Да, ему приятно быть в центре внимания.
— Пожалуй. Это ведь все-таки интереснее, чем с утра до ночи делать чертежи мостов.
— Да.
— И я готов биться об заклад, что у этих девиц еще не было такого увлекательного праздника, как тот, который устроит для них Джимми.
— Д-да, конечно, — Поллианна на этот раз не смогла победить дрожь в голосе; слишком грустно было сравнивать большой праздник, на котором веселятся пятьдесят девушек и Джимми, с этим грустным ужином в Белдингсвиле, на котором единственным гостем был Джон Пендлтон.
Воцарилось молчание. Джон Пендлтон, сощурясь, смотрел, как играет пламя в камине.
— Она удивительная женщина — миссис Кэрью! — сказал он наконец.
— Да, еще бы! — Теперь Поллианна говорила с неподдельной радостью.
— Джимми писал обо всем, что она сделала для этих девушек, — продолжал гость, все еще глядя на огонь в камине, — он и в прошлых письмах писал про нее. Что он и здесь ею восхищался, но все же не так, как теперь, когда увидел, какая она у себя дома.
— Она всегда ровная и всегда замечательная, — сердечно подтвердила Поллианна. — И я люблю ее.
— Да, я знаю, — проговорил Пендлтон смущенно и в то же время лукаво, — наверно, не ты одна ее любишь.
У Поллианны бешено заколотилось сердце. Джимми! Не имел ли в виду мистер Пендлтон, что Джимми полюбил немолодую миссис Кэрью, которая годится ему в матери?
— Вы имеете в виду… — она не смогла договорить. Мистер Пендлтон нервно поежился и встал со стула.
— Я имею в виду этих девиц, — ответил он все с той же загадочной улыбкой, — ведь, наверно, каждая из них ее боготворит.
Поллианна согласилась, но в душе она недоумевала. Неужели весь вечер мистер Пендлтон не будет говорить ни о чем другом, кроме как о событиях в Бостоне?
И в самом деле, он продолжал разглагольствовать о миссис Кэрью.
— Что ты думаешь про этого чудака Джейми? Я, по правде говоря, сомневаюсь, что он в самом деле ее племянник.
Поллианна ничего не отвечала, и мистер Пендлтон продолжал:
— Он вообще-то славный парень. Он мне нравится. Что-то есть в нем хорошее, настоящее. Она привязана к нему, и это выглядит трогательно, независимо от того, родственник он ей или нет.
Поллианна и теперь не проронила ни слова, а он между тем говорил:
— Только странно, что она больше не выходила замуж. Она ведь и теперь еще весьма красивая женщина. Ты как считаешь?
— Да, — поспешно ответила Поллианна, — она удивительно хороша.
В голосе девушки прозвучала грусть. Она вдруг увидела свое лицо в настенном трюмо и поняла, что о ней никто не скажет, что она красивая женщина.
Тогда, в лесу, мистер Пендлтон много говорил ей о ее внешности, о том, как она похожа на мать. А теперь он ни разу даже не взглянул на Поллианну, а все время смотрел на огонь. Она не мешала ему говорить. И ему безразлично было, слушают его или нет. Ему явно хотелось выговориться. Наконец он нехотя встал и попрощался.
Последние полчаса Поллианна уже с нетерпением ждала, когда он уйдет, чтобы ей побыть одной; но как только он ушел, ей вдруг захотелось его вернуть. Она поняла, что все же лучше быть наедине с ним, чем со своими невеселыми мыслями.
Все вдруг стало для нее ясно. Джимми влюблен в миссис Кэрью. Поэтому он и был такой потерянный после ее отъезда. И поэтому он почти перестал проведывать своего старого друга — Поллианну.
Она вспоминала все новые и новые подробности, которые подтверждали ее подозрения.
Что ж! Она в самом деле очень хороша. И в конце концов, известны такие случаи, когда молодые люди женились на сверстницах своих матерей. Ведь если они любят друг друга…
Утром она решила, что будет мужественно смотреть правде в глаза. Она даже решила попробовать поиграть с этим. Но тут вспомнились слова, однажды сказанные ей Нэнси: «Я верю, что очень многим она во спасение, эта игра. Но если двое влюбленных поссорились, то тогда и твоя игра им без пользы».
«Но мы не были влюбленными и мы не поссорились, — подумала Поллианна, невольно краснея от этих мыслей. — И если счастлив Джимми и счастлива миссис Кэрью, я должна этому радоваться, вот только…» — но договорить фразу до конца она не могла — даже про себя.
Поллианна верила всему, что подтверждало ее подозрения. И она сама здесь и там отыскивала подтверждения. Например, в письмах миссис Кэрью:
Я часто вижусь с твоим другом, юным Пендлтоном, и он с каждым днем нравится мне все больше. И мне все-таки хочется понять, откуда у меня это чувство, что я знала его еще прежде.
Слишком часто миссис Кэрью стала упоминать его в своих письмах. Он и его общество были для нее чрезвычайно важны.
Были и другие источники, убеждавшие Поллианну в ее правоте. Слишком часто мистер Пендлтон угощал ее историями о Джимми и обо всем, что он делает, и при этом непременно упоминалась миссис Кэрью. И бедную Поллианну иногда удивляло, почему Пендлтон теперь не может больше ни о чем говорить, кроме как о Джимми и о ней.
Сейди тоже много писала о том, как Джимми помогает миссис Кэрью. И даже Джейми, писавший от случая к случаю, однажды в одном из писем как будто бы пожаловался:
Уже десять часов. Сижу один и жду возвращения миссис Кэрью. Опять они с Пендлтоном у какой-то ее подопечной из девичьего дома.
А сам Джимми писал все реже, и Поллианна убеждала себя, что ей надо этому радоваться: «Если ему больше не о чем писать, кроме как о миссис Кэрью и ее подопечных из девичьего дома, то и не надо, чтобы он писал часто».
27. ДЕНЬ, КОГДА ПОЛЛИАННА НЕ ИГРАЛА
Зимние дни торопились сменить друг друга. Промелькнул снежный январь, слякотный февраль, а в начале марта поднялась буря, со стоном и свистом налетавшая на старый дом, срывая ставни, вырывая из петель ворота и до предела напрягая женские нервы.
Поллианне трудно было в эти дни предаваться своей игре, тем более что тетя Полли теперь наотрез отказывалась играть. Ей часто нездоровилось, и она все глубже погружалась в мрачные раздумья.
Поллианна все еще рассчитывала на победу в конкурсе и премию. Правда, мысль о первенстве она теперь отметала, но на то, что получит малую премию, все же еще надеялась. За эти месяцы она написала много рассказов, но редакторы журналов стали все чаще присылать их ей назад, и это пошатнуло ее веру в себя, как автора. «Но я должна радоваться хотя бы тому, что в свое время ничего не сказала про это тете Полли!» — повторяла она, дрожащими пальцами отклеивая от первой страницы своего рассказа бумажную полоску со штемпелем:
