— Так он не умирает раньше времени, он уходит, чтобы там встретить смерть!
— Какой ты понятливый, Датуа! — крикнул Татало.
— Эх, разве вся жизнь — это не подготовка к смерти! — проворчал Глахуа.
— Глядите, светает! А рассвет — это жизнь! Человек отправляется на родную землю, при чем тут смерть! — прокричал Автандил и приложился к миске.
А Датуа сказал:
— Бог тебе в помощь, Иошуа, здесь ты был хорошим человеком и там будешь таким же. Счастливой тебе дороги.
Глахуа засмеялся. Все оглянулись на него, а он смеялся и смеялся, все никак не мог остановиться.
— Ну, говори, в чем дело, человек спешит! — Датуа не терпелось еще раз опорожнить миску, и ему показалось, что из-за Глахуа он теряет время.
— Ах, он спешит, говоришь? Значит, еще и спешит?! — Глахуа готов был лопнуть от смеха. — А кто мне скажет, куда он спешит?
— Уми… — Автандил не закончил слова, — на клад… но и этот вариант пришелся ему не по душе, — откуда мне знать, короче, спешит, гляди, рассвело уже!
Глахуа сделал над собой усилие, взял в руки миску.
— До сегодняшнего дня я знал, что человек бежит от смерти, — начал он, — а сегодня на рассвете я в первый раз увидел, как человек идет к своей смерти. Теперь она будет от тебя прятаться, Иошуа! Ну ты молодец! — Глахуа опорожнил миску и еще раз обнял Иошуа. Датуа и Автандил последовали его примеру.
При мерцающем свете лучины было видно, как одинокая слеза скатилась по щеке Иошуа и затерялась в белой бороде.
— Будьте здоровы, да хранит вас Бог и умножает ваших друзей! — сказал Иошуа, отпил вино из миски, нагнулся и принялся ковырять землю.
— Ты что делаешь, Иошуа, золото, что ли, зарыл здесь? — спросил кто-то. Иошуа не ответил. Стало тихо. Восток розовел, луна спряталась в тучи, но они так быстро скользили по небу, будто старались убежать от нее, однако им это не удавалось — луна словно притягивала их.
Иошуа наскреб горсть земли, вынул из сумы небольшой мешочек и высыпал в него землю, снова набрал горсть и снова высыпал в мешочек, потом завязал его и спрятал в хурджин.
Чей-то вздох нарушил воцарившуюся тишину.
Потом еще кто-то вздохнул и сказал:
— Э-эх, вот такова она, жизнь!
Иошуа оперся на растопыренные пальцы и тяжело поднялся на ноги. Перевесил хурджин через плечо и молча продолжил свой путь вниз, к берегу Куры. Провожающие последовали за ним, уже никто не пел, не танцевал.
Люди шли, молча опустив головы, туда, где стояли караванщики. И на этот раз шествие действительно походило на траурную процессию.
А на берегу Куры караван торговцев уже готовился в путь. Вокруг царила предотъездная суета. Пришла пора прощания. Провожающие молча обнимали Иошуа, у кого была возможность, дарили ему серебро.
Тут показался Занкан, он направился к Иошуа, но его опередил неизвестно откуда взявшийся Какитела. Какитела твердой походкой уверенного в себе человека подошел к Иошуа, пожал ему руку и ссыпал ему в карман серебряные монеты. Настал момент уступить место оказавшемуся за ним Занкану, но Какитела не спешил отходить от Иошуа, он оглянулся по сторонам, увидел в отдалении Иорама Базаза и подозвал к себе. Иорам издали же оценил ситуацию, понял, для чего зовет его Какитела, и не торопясь направился к нему. Подошел, пожал руку Иошуа, стал что-то говорить ему. Иошуа, в свою очередь, понял уловку Какителы и Базазы — они как бы говорили Занкану: плевали мы на тебя, кто ты такой! Старались разозлить, вывести из себя, короче, устроить неприятность. Иошуа почувствовал себя неловко, украдкой бросил взгляд на спокойное, невозмутимое лицо Зорабабели — с легкой улыбкой на губах он стоял, дожидаясь, когда освободится Иошуа. А Базаза продолжал что-то говорить. Иошуа терпеливо выжидал, когда закончится этот маленький праздник мести. Наконец, кивнув Базазе, он сделал несколько шагов к Занкану.
— Да благословит тебя Господь, Занкан, может быть, из моего парня действительно выйдет толк, и он станет на путь истинный. Благослови тебя Бог!
— Мирного тебе пути, Иошуа! — Занкан ссыпал ему в карман серебро и удалился.
— Оставляю сына на твое попечение, Занкан!
— Все мы ходим под Богом, ты это знаешь!
Раздался звон бубенцов. Все было готово к отбытию, когда появился хахам Абрам. Он успел пожелать Иошуа доброго пути, и караван тронулся.
Иошуа с хурджином через плечо, чуть сгорбленный в плечах, утративший былую остроту зрения, некогда состоятельный, а затем обнищавший, уже не ищущий земных наслаждений, медленным шагом ступил на дальнюю дорогу к своей могиле. В хурджине у него лежали тфилин, талит, Торы, небольшой свиток переписанной Торы и две горсти грузинской земли. Провожающие с завистью смотрели ему вслед — у него хватило мужества отправиться в дальний путь с таким багажом. Если такое возможно, какой же смысл во всей этой жизненной суете?
Всходило солнце, и люди молча стали расходиться. Большинство направилось в сторону синагоги — наступало время утренней молитвы.
Сердце юной девушки
Бачева с нетерпением ждала появления очередного письма. Семья Зорабабели возвратилась в город, а письма все не было, и Бачева утешала себя тем, что неизвестный автор любовных посланий, вероятно, не знает, что она переехала в город. Наступила осень, похолодало, но окно ее комнаты было постоянно открыто. Выходя из комнаты, она тут же спешила назад и, войдя, шарила глазами по полу.
А письма все не было.
И Новый год — Рош Хашана — прошел в ожидании письма. Настали дни оценки собственных деяний, покаяния, но Бачева думала не о своих грехах, а о том, кто посылал ей письма. И вот в субботу утром в праздник Сукот, когда Занкан молился в синагоге, Иохабед занималась своим обычным делом перед зеркалом, а Бачева увлеченно читала повесть о трагической любви меджнуна к Лейле и уже отчаялась получить очередное послание, она почувствовала, как что-то плавно опустилось на пол. Резко обернувшись, увидела письмо. Сердце ее забилось, на лбу выступили капельки пота. Приятно было смотреть на листок бумаги на полу. Это зрелище доставляло ей удовольствие. И, словно желая продлить его, она с улыбкой смотрела на письмо, потом не спеша поднялась и стала читать:
«Письмо от меня ангелу моей жизни!
Грешен я — в праздник Кипура в синагоге вместо того, чтобы молить Господа простить мне мои грехи, я говорил с тобой, лишь ты стояла перед моим глазами. Простит ли Господь мне этот грех? Доколе мне мучиться? Покуда ты не прикажешь мне: „Приди ко мне!“, я так и буду жить затворником. Я жду этого дня, жду, когда наконец ты это скажешь, ангел мой! Когда мы будем вместе?! И надеяться ли мне на это? Ты думаешь, ты камень выбросила в реку? Это меня ты бросила в Арагви, тебе не было жаль меня? Ты не пощадила меня потому, что не хочешь знать меня, или потому, что еще не свыклась с мыслью, что я всегда буду рядом с тобой?! Я жажду жизни! А моя жизнь в твоих руках! Если ты даришь мне жизнь, сегодня же после полудня, когда Занкан уйдет в синагогу, перейди через мост. Это будет знаком того, что ты даруешь мне жизнь, поскольку она возможна только рядом с тобой, вместе с тобой.
