Книга Дорогие гости - Сара Уотерс

Проснувшись наутро незадолго до шести, Фрэнсис почти не помнила подробностей своего вчерашнего общения с Барберами. Солнце за окном уже светило вовсю, но от минувшего вечера в памяти осталась лишь неразбериха смутных отголосков и впечатлений… шум и смех… липкий стакан в руке… Если не считать этого, голова у нее была ясная, и чувствовала она себя на удивление хорошо. Фрэнсис знала, что изрядно перебрала вчера, но никаких последствий возлияния она пока не ощущала, по каковой причине даже начала испытывать легкое самодовольство. Ведь есть же люди с особенно крепким организмом, которые могут выпить сколько угодно спиртного без всякого ущерба для самочувствия! Должно быть, она одна из них.

Но уже всего через пару минут, когда завыли фабричные гудки, ее состояние стало стремительно ухудшаться. Солнечный свет, пробивавшийся по краям занавесок, резал глаза. Она снова хотела в туалет, снова хотела пить, у нее так подводило живот, будто она не ела несколько дней. Однако, когда она попыталась сесть, кровать вдруг словно ожила и взбрыкнула под ней – и все внутренности Фрэнсис колыхнулись так резко, что ее едва не вырвало. Она поспешно откинулась на спину и минуту лежала пластом, судорожно сглатывая. Довольно скоро приступ дурноты прошел, но теперь Фрэнсис понимала, что о том, чтобы встать и спуститься вниз, и речи быть не может.

Слава богу, у нее есть ночной горшок! Она умудрилась сползти с кровати, вытащить из-под нее горшок и пристроиться над ним на корточках, а потом торопливо забралась обратно в постель. Теперь сердце у нее колотилось так, будто вот-вот лопнет. Фрэнсис не понимала, в чем дело. Может, она съела что-то несвежее у миссис Плейфер? Подавляя тошноту, Фрэнсис перебрала в памяти вчерашнее меню: суп, камбала, курятина, пудинг, сыр, мятный ликер…

При одной мысли о рюмке зеленого ликера желчь подкатила к горлу и разлилась во рту. Но на языке Фрэнсис ощутила вкус джина и лимонада. Да, джин с лимонадом. И черные сигареты.

И только тогда, медленно, но неотвратимо, начали всплывать, одно за другим – точно распухшие трупы в мутной воде, – воспоминания о вчерашнем вечере у Барберов. Она вспомнила, как полулежала в кресле, со стаканом в одной руке и сигаретой в другой. Вспомнила, как задержала пальцы над сигаретницей мистера Барбера, по-девичьи невинно на него глядя и чуть ли не хлопая ресницами: «Ах, я думала, вы не одобряете, когда женщины курят». Вспомнила, как пела во все горло «Ты скажи, барашек наш». Как хихикала и взвизгивала… Вспомнила, как…

Все, хватит! Нет, нет, нет!

Но он все-таки всплыл, самый безобразный труп из всех, раздувшийся до неимоверных размеров. Фрэнсис вспомнила, как мерзко ухмылялась, словно пьяный солдат, когда Лилиана стояла пошатываясь на диванной подушке, собираясь исполнить свой маленький стриптиз.

Она зарылась с головой в одеяло, борясь с волнами тошноты и жгучего стыда.

В семь часов прозвенел будильник Барберов, и она услышала, как мистер Барбер… черт, теперь уже для нее просто Леонард!.. она услышала, как Леонард тихо спустился вниз, а через пару минут вернулся и прошел в кухоньку. Фрэнсис недоверчиво прислушивалась к обыденным бодрым звукам, им производимым: вот он умывается, вот бреется, вот жарит себе завтрак. В какой-то момент он даже начал что-то напевать, и Фрэнсис не удивилась бы, заведи он вдруг в полный голос «Все делают это». Вызванный в воображении образ Леонарда с засунутыми под мышки большими пальцами тотчас же бешено запрыгал у нее под веками, и дурнота накатила с новой силой. Когда Фрэнсис услышала бульканье наливаемого чая, а потом позвякивание чашек и блюдец, которые Леонард понес в свою спальню, ей так мучительно захотелось тоже чашечку чаю, что она чуть не расплакалась.

После ухода Леонарда наступило несколько минут относительной тишины, затем Фрэнсис услышала шаги внизу: мать направлялась в кухню. Она подумала о плите, которую надо растопить, о бидоне молока, который надо забрать из сада, о завтраке, который надо приготовить, обо всех сегодняшних домашних делах. Хватит ли у нее сил? Никуда не денешься, придется попытаться. Чувствуя противную дрожь в желудке, Фрэнсис встала, всунула ноги в тапочки, надела халат. Так, пока все нормально. Она подошла к зеркалу. Глаза красные и опухшие, но лицо мертвенно-белое – даже губы и те белые. Волосы торчат дыбом, как у казненного на электрическом стуле.

Фрэнсис приложила все усилия, чтобы привести себя в порядок, и только потом решилась выйти из комнаты. На лестничной площадке не было никаких признаков жизни, если не считать запаха Леонардова жареного бекона.

Спустившись в кухню, она открыла рот, чтобы пожелать матери доброго утра, но вместо этого закашлялась. Надсадный кашель отдавал вчерашними мерзкими сигаретами и не унимался так долго, что она уже едва ли не начала корчиться в конвульсиях.

– Надеюсь, ты не простудилась, Фрэнсис, – наконец сказала мать, отрезая себе кусок хлеба.

Фрэнсис вытерла рукой мокрые губы, слезящиеся глаза и хрипло проговорила:

– Ты прекрасно знаешь, что я не простудилась.

– Хорошо провела время с мистером и миссис Барбер?

Она кивнула, проглотив какой-то вязкий комок, по вкусу и текстуре похожий на смолу.

– Мы не очень тебе мешали? Мы стали играть в дурацкую игру… – Она снова закашлялась. – «Змеи и лестницы». Ну и засиделись дольше, чем собирались.

– Да, я так и поняла.

Нарезанные ломтики хлеба уже лежали на тарелке. Сегодня их не подрумянишь – плита-то не растоплена. Мать принесла масленку и достала нож из буфетного ящика. Поскольку погода стояла теплая, масло подтаяло. Ощутив чуть прогорклый запах, Фрэнсис резко отвернулась. Должно быть, она побледнела еще сильнее: мать с укоризненным и одновременно сочувственным видом опустила нож и сказала:

– Право слово, Фрэнсис, на тебе просто лица нет! Не забывай, что ты не так молода, как мистер и миссис Барбер!

Фрэнсис смотрела в сторону, только бы не видеть подтаявшего масла.

– Мистер Барбер всего на год младше меня.

– Он мужчина, а мужской организм крепче женского.