Катастрофа инвентаризации совпадает с последствиями — порой маскируя их — аутодафе и всеобщего грабежа, который либо происходит посредством распродажи на вес в округах, либо осуществляется самими чиновниками.
Грегуар обвиняет: «Многое разбазарено. Говорят, что из одной только библиотеки Межана в Эксе исчезло десять тысяч томов; известно также, что мошенники проявляют большую разборчивость». Через несколько месяцев он впадает в ярость: «Грабеж начался с библиотек… Книготорговцы, никогда не забывающие о своих интересах, воспользовались обстоятельствами… Большинство чиновников, которые сами не продавали, оставили библиографические сокровища в жертву насекомым, пыли и дождям. Мы только что узнали, как в Арне книги складывали в бочки… Книги в бочки!.. Неистовое желание уничтожать и предавать огню. Вы же понимаете, насколько это проще, чем проводить инвентаризацию. Так поступили в Нарбонне, где множество книг отправили в арсенал, и в Фонтен-ле-Дижоне, где библиотеку Фельянов выбросили в хлам и поместили на склад старой бумаги».
Да, «артиллерийские службы демонстрируют не менее пылкую любовь к старым книгам, чем бумажные фабриканты», примером может служить Дидо в Эссоне. «Отправить книги в арсенал» не означает, что военные стремятся к знаниям: они просто вырывают страницы, чтобы делать зарядные картузы, пакетики для пороха, которые засовывают в ружья; таким образом, посылаемый в лоб врага свинец, быть может, будет приправлен идеями лучших философов. Что до склада старой бумаги, это преддверие резака, иными словами, «переделки», как называли тогда странный обычай, порожденный нехваткой бумаги: повторная переработка.
В сентябре 1791 г. Учредительное собрание было распущено, так и не дав ответа на вопрос: нужно ли использовать бесконечное множество книг для общественного образования, или от них лучше избавиться? Революция колеблется между «обновлением» и местью. Буасси д’Англа в «Некоторых мыслях об искусстве» говорит: французов «следует учить не лишениям, а наслаждениям». Ему отвечает Юрбен Домерг, пурист из Обаня, назначенный главой Комитета по библиографии: «Занесем скальпель над нашими обширными книгохранилищами и отсечем пораженные гангреной органы библиографического тела». Этот страстный визионер предлагает не сжигать книги, но продавать их врагам страны, чтобы вызвать у них «головокружение и бред». С самого начала Ромм мудро полагал, что лучше все сохранить, «оставить времени и философии заботу по очистке наших библиотек». Вновь Буасси, в Комитете общественного образования: «Вы обладаете громадной библиотекой… многих книг еще не хватает; пусть их как можно скорее поместят туда и пусть во Франции не будет ни одной книги, какую нельзя было бы найти». Что до «очистительного отбора… таковая доктрина есть не что иное, как система варварства и мракобесия… и не посредством сожжения вы сумеете заменить их лучшими… Но если хоть в одной из них есть хоть одна мысль, могущая стать полезной счастью человека, ускорить развитие его способностей или расширить круг знаний, о! конечно же, предав их огню, вы навлекли бы на себя позор, от которого не отмоют вас целые столетия».
Эти аргументы будут обретать вес и откроют перспективу создания «многочисленных и должным образом укомплектованных» библиотек благодаря, в частности, «преступному дезертирству трусливых врагов нашей свободы». Но поскольку особенностью любой перспективы является то, что конец ее виден не сразу, сначала придется пережить множество трагедий — столь же прогнозируемых, сколь неизбежных, и среди них дело «хранилищ».
29 ноября 1793 г. Ашар, библиотекарь из Марселя, обрушившись на людей, которые «беспрестанно требуют сжечь все книги как вещи бесполезные или вредные», предлагает собрать их в специально учрежденное для этого хранилище. Итак, Домерг отстранен. Конвент переводит Комитет общественного образования в ранг своих первостепенных забот, а через два месяца постановляет, что в каждом из пятиста сорока пяти округов будет библиотека. Те из них, что успели избавиться от своих книг, начинают поглядывать на фонды соседей. Другие, напротив, приходят к убеждению, что отныне могут свободно сбывать по дешевке хлам. Округ Гайяк, преисполненный гордости, рапортует, что нашел «двух умных граждан» с целью отобрать лучшие книги для хранения. Следует громовой ответ Исполнительной комиссии: «Всякий отбор полностью им запрещен, они должны внести в каталог абсолютно все книги». Но комиссия явно недооценивает упрямство, присущее жителям Тарна: когда библиотекарю Блане Лене предписали начать инвентаризацию с левой части хранилища, продвигаясь направо, он вышвыривает на свалку первую же книгу с не понравившимся ему названием, поскольку не хочет выставить себя на посмешище, внеся ее в список. Сверх того, по его словам, администрация не предоставила каталожный материал и «тем самым разрешила за неимением карточек использовать поля старого готического часослова, у которого нет ни начала, ни конца. Можно ли это назвать проявлением вандализма? Признаюсь, что я приступил к делу, не дожидаясь ответа… Работа продолжается, и задача будет выполнена наилучшим образом».
Учредительное собрание успело издать четкие инструкции по защите книг от влажности, крыс или огня. «При перемещении следует соблюдать строжайший порядок, с тем чтобы сохранились рубрикации, уже установленные в библиотеках». Сладкие сны: в Ренне, когда перевозят книги из библиотеки замка Пире в специальное хранилище, солдаты с явной гордостью раздают их людям, собравшимся поглазеть на кортеж; в другом месте, невзирая на охрану из национальных гвардейцев, грабители «захватили и порвали все книги на раскуривание трубок и отопление своих жилых помещений». Как бороться «с теми, кто разбазаривает книги, если это преимущественно жандармы или другие военные и даже возницы»? Есть все основания полагать, что работа будущего библиотекаря не будет слишком трудной: «Если окажется мало хороших книг по причине кражи либо потери или порчи во время перенесенных ими перемещений, он должен принимать неполные издания, подгнившие тома и другие, рассыпающиеся на куски».
В большинстве случаев хранилища являют собой «хаос»! Обнаруживается, что в Перигё «все библиотеки из всех хранилищ были перемешаны», в Кале — это «чердак, где книги из различных библиотек свалены кучей», в Ньевре «мне пришлось заняться разборкой, отнявшей много времени… один из моих сограждан стал жертвой своего рвения, копаясь в этом нездоровом хранилище». Подобная опасность подстерегает и хранителя в Бельфоре: «Представьте себе бесформенную груду из более чем десяти тысяч томов разного формата, высыпаемых из корзин без разбора посреди голой залы… Большую часть этих книг, возможно, не открывали лет сто, и они источали яд, вынуждавший меня поминутно выходить на свежий воздух и смертельные последствия которого я ощущал очень долго».
Когда 5 жерминаля IX года министр внутренних дел решает доставить в Париж книги из версальского хранилища, иными словами, 127 100 единиц, инспектор д’Эгрефёй, ответственный за отбор, привозит только 30 тысяч. Остальное — но сколько оставалось на самом деле? — он на месте пустил под нож и продал на вес. В конце 1789 г. парижский библиотекарь Амелон рассчитывал получить книги из ста шестидесяти двух религиозных и духовных учреждений: если монахи не лгали (ибо их часто ловили на лжи: так, картезианцы распределили монастырскую библиотеку по всем кельям и каждый монах утверждал, что эта сотня с лишним томов является его личной собственностью, однако вскоре обман раскрылся), ему предстояло разместить 808 120 изданий; когда добавились книги эмигрантов, в Париже образовалось девять хранилищ, сведенных в IV году в два, а в начале IX года — в одно, и эта последняя операция заняла два года. На протяжении целого десятилетия каждый месяц повозки с печатными изданиями тряслись по улицам в разных направлениях, — возможно, они встречались со своими законными хозяевами, которых везли на утреннюю экзекуцию. Сколько было потеряно из-за этих беспорядочных перемещений? Хранителям нет до этого дела: сами они, как и все, обладавшие хоть малейшей властью при Директории, начисто лишены совести. Так, некий Дамбревиль, получивший в свое распоряжение хранилище Луи-ла-Кюльтюр, забрал 9595 лучших книг в собственный дом. Это собрание оказалось настолько хорошо подобранным, что, когда его целиком вернули в хранилище Кордельеров, первый консул выразил желание, чтобы оно было передано ему в дар в качестве личной библиотеки.
