Книга Не исчезай - Женя Крейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Завернутая в какое-то немыслимое платье в разводах и огурцах – коричневое и оранжевое, белое, кремовое платье актрисы или куртизанки, – Джейн сидела в инвалидном кресле-коляске вся лучезарно-улыбающаяся, вся искрящаяся довольством на празднике жизни. Словно и не было у нее сломанной ноги, словно не падала она, вызвав панику Джейка и беспокойство Любы. Словно это игра такая.
«Я согласна на такую старость, – в который раз думает Люба. – Чтобы меня любили, заботились, чтобы не надо было беспокоиться о завтрашнем дне, ломать голову, чем платить за жилье, на что жить».
– О! Что за подарок! – радуется Джейк, прикрепляя огромный лиловый цветок, сшитый из мягкой, пушистой материи, к ручке кресла. В середине этой экзотической ромашки, высунув красный язычок, хитро подмигивал окружающим довольный жизнью смайлик.
Мимо шествовали принаряженные соседи.
– Смотрите, что она нам принесла вместо бутылки вина к обеду!
Все ахали. Жители «Приюта» подходили, трогали цветок, купленный Любой в последнюю секунду перед визитом в подарочном магазинчике госпиталя.
– Как ты, Джейн? – спрашивали ее соседи.
Она гордо демонстрировала ногу в толстом гипсе. Короткие, слегка корявые старческие ногти, пожелтевшие от йода, выглядывали из гипсового носка. Люба вспомнила одну из пациенток, которой переводила утром. Та лежала на высокой больничной кушетке, беспомощно поводя глазами. У нее тоже были больные ноги.
– Ноги меня мучают! Если б не ноги… И ходют, и мажут, и трут… И ничего не помогает…
Волосы у старушки были собраны на затылке в пучок, торчащий во все стороны пружинистыми, жесткими волосами-антеннами, словно стальная серебристая проволока; редкая растительность на подбородке, грязноватая кофта, резиновые чулки на отечных ногах. Она замучила Любу, не желая слышать то, что говорил ей один доктор, а затем второй, врач-стажер.
– Бедная Роза! – в сердцах воскликнула Люба, рассказывая о своем переводческом опыте Кире, что уже двадцать лет переводила в этом госпитале и знала всех, да и навидалась всякого. И тут же стала смеяться – от трагикомичности ситуации.
– Да, а раньше, – засмеялась в ответ Кира, – раньше у нее вдобавок было два длинных зуба. – И показала, опустив к подбородку два указательных пальца. – Как у шиншиллы какой-нибудь.
– Как у моей кошки, – уже корчась от смеха, прибавила Люба.
– Ну да, а потом она себя… облагородила.
– А доктор, доктор!.. – Люба схватилась за живот, сдерживая спазмы смеха.
В соседнем офисе тихо переговаривались переводчики с португальского.
– А что доктор? – Кира со знанием усмехнулась. – Доктор входит, неся кочан головы, у доктора должность, а у нас забота.
Какая старость хуже, какая лучше? Да и хочу ли я доживать до старости? Кто меня будет любить, кого я любить буду? Или мне уже безразлично будет, останется одно голое желание пожить подольше?.. Ну а если существует некая иная цель для этой жизни, неведомая нам?
В ресторане их усадили у окна. Джейк подвез кресло к столу, пристроив его боком, и Джейн положила больную ногу на соседний стул. Под сводчатым потолком, сдерживаемый с трех сторон пространством из сплошных окон, слышался мерный гул, слагаемый из отдельных голосов, шарканья ног, кашля, звона тарелок и приборов, перебиваемый скрежетом отодвигаемых стульев и звоном бокалов. Беседовали. Смеялись. Сплетничали. Группами по три, пять, шесть, восемь, по двое. Супружеские пары, сумевшие сохранить друг друга на длинном жизненном пути, симбиоз; соседи, родственники, дети и внуки, пришедшие навестить близких, а еще партнеры – те, кто похоронив мужей и жен и справившись со скорбью, объединились в пары. Сдержанная радость, событие, праздник; выход из одиночества квартир на люди, возможность общения, обмена информацией на фоне неизбежного увядания, предстоящего ухода. Куда? Наверх? В специализированное медицинское отделение? Еще дальше и выше?
«Вот это и есть индюки и индюшки?» – удивлялась Люба, вспоминая язвительные слова Джейка. Ей всех их было жалко и хотелось спросить: как, как вы это делаете? Как вы переживаете эту старость – немощность, увядание, безобразие, слабость и смерть желаний? Или желания остаются, не умирают?
Джейк – уже в который раз – рассказывал о романе его жены Джейн со знаменитым писателем.
– Представьте себе, Люба, они отправились в тот самый знаменитый ресторан… Как он назывался? – обращается он к Джейн.
– La Cave Henry IV, – отвечает та по-французски.
Ей нравится и Тема, и то, что она – главный персонаж и активный участник рассказа. Джейн радуется этой так хорошо известной ей истории. К тому же память о том, что происходило почти полвека назад, намного ярче, чем то, что случилось вчера.
Для Любы, на слух, французский Джейн безупречен. Рожденная в Вене, она имела удивительную способность к языкам. Многие годы преподавала в частной школе немецкий и французский. Они познакомились в Лос-Анджелесе, точнее, в Голливуде – Джейк и Джейн. Ей было семнадцать, ему – двадцать. Отец Джейка поставлял на голливудские киностудии зеркала и вешалки для одежды – у него была своя фабрика. Джейн – дочь иммигрантов, которые так никогда и не оправились после всего, что с ними произошло. Не смогли смириться ни с потерей социального статуса венской элиты, ни с утратой дома, страны. О тех, что были сожжены в газовых печах Европы – обо всех взрослых и детях, многочисленных родственниках, друзьях и знакомых, – в доме упоминать не полагалось. Об этом молчали. Но Вену, дом на холме – вспоминали.
– Как? La Cave?.. – Люба вытаскивает из сумки потрепанный блокнот в кожаном черном переплете. – La Cave – это пещера? А дальше? Ты сказала «Henry IV»? Генрих IV – король Франции?
– Именно. – Джейк восхищен и возбужден.
Люба наблюдает за ним, отмечая глаза в красных прожилках, старческие пятна на лбу, на щеках; пропущенные, недобритые щетинистые островки на шее, в складках, свисающих под нижней челюстью. Любопытство. Может быть, это основной порок и главная движущая сила судьбы писателя.
– Луба, знаете ли вы, что именно вот так же, тем же жестом, вытаскивал он блокнот из нагрудного кармана. – Джейк вновь называет имя знаменитого писателя. – И этот его жест стал судьбоносным для моей Джейн.
Люба слышала эту историю уже раз шесть, но каждый раз всплывают новые подробности.
– Можно я об этом напишу? Я включила вас с Джейн в мой новый роман…
– А как ты нас назвала?
Люба называет имена.
– Хорошее имя, – говорит Джейк, про Джейн он и словом не обмолвился. На его лице самодовольная улыбка.
Но это так естественно. Джейк занят собой. Люба считает, что это старческий нарциссизм. И его любовь к стареющей Джейн тоже эгоистична – так полагает Люба. Нежелание расставаться со своей жизнью, с тем, что принадлежит ему, Джейку. Он напоминает ей Фроста. Не случайно, что он писал о Фросте и многие годы преподавал его поэзию. Величественные манеры, трагичность в духе короля Лира, привязанность к маленькой Джейн стали для Любы иллюстрацией к ее собственной «фростиане».
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Не исчезай - Женя Крейн», после закрытия браузера.
