Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
— Про уровни реальности не думал, но молоток, Киш, — похвалил его Марк, — всё-таки следишь за мыслью! Теперь ты видишь, что получается? Это же невероятная крутизна! Когда я думаю, что «Гамлет» — одна из самых известных пьес в мире, может быть, даже самая известная, — а её главный герой фактически смеётся над искусством театра, и никто этого не замечает, я… я не знаю что! Я ликую! Это же афера тысячелетия! Сотни тысяч актёров веками мечтают сыграть Гамлета, даже не подозревая, в какой насмешке над зрителем и над своей профессией собираются участвовать! И самое крутое: я уверен, Шекспир всё это просчитал. Конечно, он не мог наперёд знать, что будет самым популярным драматургом в мире, но почти наверняка предвидел, что именно «Гамлет» станет самой известной из его пьес. Почему он мог это предвидеть? Потому что неправильность «Гамлета» и должна вызывать больше всего споров: таинственность притягивает. И после этого ты можешь всерьёз предположить, будто Шекспир не понимал, что такое драматическая ситуация? Что он не мог сделать поступки Гамлета психологически убедительными?
Киш почувствовал, как его охватывает смятение. Рассуждения Марка разогрели его мозги в странную сторону, и он не мог не подумать: не является ли весь его процесс с Варварой — насмешкой? Может быть, отгадка лежит на самой поверхности, и она настолько прозрачна, что он ее не замечает?
— Да, смешно, — произнёс он с неожиданной горечью, — только всё равно как-то невесело.
Толяныч, по-своему поняв его горечь, жизнерадостно рассмеялся и потрепал его по плечу:
— Не переживай, Киш! Даже если бы Гамлет прожил сто двадцать лет, к нашему времени он всё равно бы уже давно умер. И вообще, это всё понарошку!
— Спасибо, — Киш иронично усмехнулся, устыдившись своих не к месту проступивших чувств, — а я об этом и не догадывался!..
— Но, если хочешь, — Марк пустил очередной клуб дыма, — тебя, может быть, немного утешит такая мысль: Гамлет и сам хотел такой развязки, какая и случилась. В этом весь смак. Что, в сущности, сделал Шекспир? Он взял какую-то давнюю смутную историю про датского принца Гамлета и подселил в неё ещё пяток-десяток персонажей. И когда появились эти персонажи, прежняя история потеряла смысл. Вот представь: Гамлет осуществляет переворот, убивает Клавдия и становится королём. И что он получает? Мать, вышедшую замуж за убийцу отца, а теперь дважды вдову, скорбящую по последнему мужу больше, чем по первому, потому что третье замужество ей вряд ли светит при таком короле-сыне? Любимую девушку, чьего отца убил уже он сам? Друзей, которые его предали, и которых он отправил на встречу с палачом? И после этого стал счастливо царствовать? Оно ему надо, Киш? Почему он отказывается вести себя, как театральный персонаж? Да потому что он получил безвыходную ситуацию. Чем отчётливей он это понимает, тем меньше в нём театра. Узел, который ему предлагают развязывать, в принципе не развязывается: его можно только разрубить — разрезать по живому. А по живому — это по себе и по близким. Когда он говорит Офелии: «Ступай в монастырь, незачем плодить грешников», он тем самым отказывается не только от неё, но и от всех женщин — фактически он отказывается от жизни, а это и есть безвыходная ситуация. Гамлет постепенно понимает, что его задача — не победить, а погибнуть. Но, конечно, ему страшно, оттого он и медлит — все эти «Быть или не быть» придумывает, чтобы оттянуть и собственную смерть. Но он уже знает, что у этой истории хорошего конца нет. Поэтому-то он и отказывается быть театральным персонажем, реагировать на драматические перипетии.
— Иными словами, тут всё дело в женщинах, — задумчиво произнёс Киш, — они придают ситуации остроту и необратимость. Не выйди Гертруда, мать Гамлета, замуж за Клавдия, и не будь Офелия дочерью интригана Полония, то с точки зрения Гамлета всё сводилось бы к тому, чтобы захватить власть и покарать убийцу отца. И не было бы у него никаких сомнений. Знаешь, что в этой истории любопытно? Она показана глазами Гамлета. Но что, если посмотреть на неё глазами Клавдия или, скажем, Гертруды? Вот у Клавдия нет детей, и он даже не женат, — странновато для особы королевской крови в таком возрасте. Сколько ему лет? Как минимум тридцать пять — тридцать шесть. И первое, что он делает, став королём, — женится на Гертруде. Зачем? Почему именно на ней? Для упрочнения своей королевской власти? Как-то неубедительно — ведь он уже коронован, значит, его признали королём и духовенство, и высшая знать, а рядом с Гамлетом мы не видим ни одного аристократа, который бы считал, что наследственные права принца на трон грубо попраны. Или жениться на вдове старшего брата обязывал тогдашний родовой закон, если младший брат не женат? Может, и так. Но, может, и иначе. Может быть, они, то есть Клавдий с Гертрудой, — ровесники, и с детства любят друг друга, как с детства любили друг друга Гамлет и Офелия? Но замуж Гертруду выдали за наследного принца отца Гамлета? Ведь такое запросто могло быть. Но, может, Клавдий продолжал её любить и потому не женился? А затем во имя своей любви даже решился на убийство родного брата (и из-за трона, разумеется, тоже)? И потому Гертруда так быстро вышла замуж после смерти мужа, что, может, и не любила его никогда, а любила Клавдия? Она так легко приняла версию о смерти мужа от укуса змеи, и ей так хочется, чтобы Гамлет принял этот её брак с его дядей! Я хочу сказать: может, этот узел завязался ещё до рождения Гамлета, о чём Гертруда, естественно, не стала сыну рассказывать. А сын тыкается во все эти непонятки и сносит всё вокруг. Если написать пьесу с этой позиции, то это уже будет совсем другая картина мира, хотя Гамлет может действовать абсолютно так же, как он действует у Шекспира. Понимаешь, о чём я?
— Понимаю, — кивнул Марк. — За них!
— За них! — согласился Киш.
Они выпили за женщин, браво чокнувшись стаканами, и в звоне стекла Киш внезапно услышал призвук фальши — наверное, она заключалась именно в этой дутой браваде. Когда-то тост за женщин означал нечто совсем другое — полноту жизни и уверенность в будущих победах. Сейчас, по ощущению Киша, он был близок к тому, чтобы уравняться с тостом за здоровье.
— Надеюсь, я тебя не обижу, — слегка насмешливый голос Толяныча не позволил ему унестись в ностальгические дали, — если скажу: мы не будем смотреть на эту историю глазами Клавдия. Это был бы первый шаг к его оправданию. Гуманизация преступления — слыхал про такое? В твоей картине мира Клавдия становится даже жалко. А ведь он — убийца родного брата. И далёк от какого-либо раскаяния.
— Это да, — Киш сразу осознал свой промах, — гуманизация. Это я дал маху… В сущности, это то, о чём на заре кинематографа предупреждал Тынянов: нельзя преступника делать главным героем фильма, потому что симпатии зрителя будут на его стороне. А я как раз и сделал Клавдия главным героем. Но Гамлет ведь тоже не гуманист. Когда он убивает Полония, который стоит за ковром, ему и в голову не приходит, что это как-никак отец любимой девушки. Ни капли сожаления. Ему важней в этой сцене матушку загнобить горькой правдой. И вообще, чувствуется, что убийство для него обыденный поступок.
— Всё верно, — Толяныч не возражал. — Но дело знаешь в чём? В том, что есть такая штука — математика. Если присмотреться, она очень похожа на искусство. В ней есть красота, вдохновение, образы и захватывающие сюжеты вроде «Из пункта А в пункт Б выехал велосипедист». А искусство, по странному совпадению, похоже на математику: в нём есть закономерности, правильные соотношения и герои со знаками «плюс» и «минус». Проблема лишь в том, что математика — не искусство, а искусство — не математика. Между ними есть и отличия — ты можешь назвать самое главное?
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
