Кузьмин, обращаясь к Огороднику, спросил, как того требовали следственные действия, все ли находящиеся вещи и предметы в комнате принадлежат ему лично. Получив положительный ответ, он взял в руки лежавший на книжной полке карманный электрический фонарик китайского производства и поинтересовался:
— А это?
— Да, этот фонарик тоже мой, — ответил Огородник.
Тогда Кузьмин попросил понятых подойти ближе, извлек из фонарика батарейки типа «Марс», снял с одной из них бумажную оболочку, развинтил металлический корпус и вынул уже известную нам пленку с инструкцией американской разведки, начинающейся со слов «Дорогой С.! Благодарим за Ваш пакет в мае…».
Огородник заметно побледнел, и, хотя он напрягал силы, чтобы внешне сохранять спокойствие, ноги его стали дрожать так сильно, что он был вынужден держать их обеими руками. От уверенного в себе человека не осталось и следа.
— А это ваше? — спросил Кузьмин, показывая вынутую из батарейки пленку.
— Да! — выдохнул Огородник. — Это тоже мое!
Пытаясь совладать с собой, он постоянно сжимал руки и, видимо, при этом сорвал коросту на левой руке на месте ожога от сигареты. Рана начала кровоточить, и он попросил меня дать ему лейкопластырь, чтобы заклеить рану, сказав, что аптечка находится в ящике письменного стола.
Я нашел аптечку и пластырь иностранного производства. Но решил к его помощи не прибегать: а вдруг отравлен?
Конечно, это может показаться кому-то сомнительным, но я в тот момент думал именно так и не иначе. Мы с Костырей порекомендовали ему простейший способ — слизывать выступающую кровь языком, что он и стал делать.
Не совсем было понятно, почему Огородник все время просил, чтобы при обыске следователи все оставляли на своих местах и вещи не переставляли. Почти сразу же сообщил следователям места тайников с контейнерами в металлическом гараже у Бородинского моста, о котором мы, к сожалению, ничего не знали, так как он для своей «Волги» его практически не использовал. Дубликатом же ключа от гаража мы уже располагали, так как он находился в автомашине, когда ее досматривали у бассейна «Чайка». Два следователя и понятые сразу же выехали в указанное место.
Наконец в комнату вошел М.И. Курышев. Огородник на его появление не прореагировал· и никаких вопросов не задавал. После короткой паузы Михаил Иванович спросил:
— Александр Дмитриевич, я полагаю, что вы понимаете всю серьезность положения, в котором вы оказались? Сейчас многое будет зависеть от вас и вашей откровенности. Это лишь облегчит вашу участь!
— Скажите, а меня расстреляют? — спросил Огородник.
— Ну, я сказать этого не могу. Это ни от кого из нас не зависит. Все будет решать суд. Вот здесь многое будет зависеть лично от вас, насколько вы будете откровенны в процессе следствия и судебного разбирательства. Сейчас вы прежде всего должны определиться, по какую сторону баррикад предпочитаете находиться. Если по нашу, то вы еще можете принести нам определенную пользу и тем самым облегчить свою участь. Вы, конечно, понимаете, что под этим подразумевается?
— Да, я понимаю, но вы меня обманули! Как я теперь могу вам верить?
— Я не знаю, о чем вы говорите, но не это сейчас для вас главное. Вы согласны с моим предложением? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать.
— Нет, вы меня обманули, и я вам не верю!
Кстати, никто из нас так и не понял, что он при этом имел в виду. Вполне вероятно, что Огородник, лихорадочно анализируя все, что предшествовало разыгравшейся с ним трагедии, как человек, в известной степени обладавший аналитическим умом, пришел к выводу, что уже с самого начала установления с ним контакта со стороны органов государственной безопасности он попал в ловушку и то, что с ним происходило потом, было всего-навсего игрой, которую он проиграл.
— Александр Дмитриевич, не торопитесь, у вас еще будет время принять единственно правильное для вас решение! Мы с вами еще эту беседу продолжим. Для этого будет время.
Курышев вышел, обыск продолжался. Внимание следователей привлек учебник по судебной медицине для юридических вузов с закладками в разделе, описывающем убийство с применением ядов и других химических препаратов. Было обнаружено также оружие, о котором уже упоминалось выше. Между листами книг довольно большой библиотеки были найдены блокнот для расшифровки полученных радиограмм, копирка для нанесения тайнописи и пленки с инструкциями американской разведки, почти в каждой из которых напоминалось о необходимости их уничтожения по прочтении. Отдельные документы были изготовлены на бумаге, быстро растворяющейся в воде. Но Огородник в силу своей самовлюбленности не мог уничтожить эти документы, так как там почти всегда присутствовали слова похвалы в его адрес. Американцы достаточно хорошо знали его личные качества, но в данном случае это обернулось трагедией для их агента.
Все это время я сидел один рядом с Огородником и внимательно наблюдал за его поведением. Погруженный в глубокое раздумье, он изредка отвечал на задаваемые ему А.А. Кузьминым вопросы по ходу проводившегося обыска. Нервная дрожь прошла, и внешне казалось, что он немного успокоился и вроде бы смирился со столь неожиданной для него трагической ситуацией. Вместе с тем было совершенно очевидно, что его мозг лихорадочно работал в поисках возможных выходов из создавшегося положения. Находившимся в комнате понятым периодически предъявлялись обнаруженные в процессе обыска относящиеся к делу вещественные доказательства, что оформлялось соответствующим протоколом. Все шло, как говорится, своим чередом, в полном соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом. Обстановка вполне позволяла мне приглядываться между делом к отдельным деталям интерьера комнаты. В книжном шкафу, который как раз находился напротив, я, будучи заядлым собирателем книг из серии «Жизнь замечательных людей», обратил внимание на только что вышедшую из печати книгу «Вашингтон», написанную доктором исторических наук профессором Н.Н. Яковлевым, известным специалистом по истории США и автором, как я узнал позже, монографии «ЦРУ против СССР». Видать, Огородник, человек обстоятельный, внимательно изучал историю страны, спецслужбам которой он продался.
Размышляя обо всем этом, я неожиданно услышал не обращенный ни к кому, как мне первоначально показалось, возглас руководившего обыском А.А. Кузьмина: «Посторонних прошу покинуть помещение!» Но затем догадался, что речь идет о представителях оперативного отдела, то есть обо мне и Н. Лейтане. Однако, зная о том, что всей операцией из находящегося поблизости оперативного штаба руководит мой непосредственный начальник В.К. Бояров, я никак не прореагировал на эти слова. Так же, следовательно, поступил и Н. Лейтан, предварительно внимательно посмотрев на меня. Прошло еще некоторое время, но просьба больше не повторялась.
Мы по-прежнему находились в непосредственной близости от Огородника, исключая возможность его самовольного передвижения по комнате. В процесс же проводившегося следователями обыска не вмешивались.
Между прочим, в последующие годы я время от времени встречался с А.А. Кузьминым. Мы с ним нередко вспоминали о той памятной для нас обоих ночи в доме на Краснопресненской набережной, и у меня сложилось впечатление, хотя мы никогда не обсуждали этот вопрос, что он испытывал определенную неловкость от того самого возгласа, предназначавшегося мне. Впрочем, это было не главной его ошибкой как руководителя обыском. Кто знает, останься я там до конца обыска — и не случилось бы того, что произошло? Но судьба распорядилась иначе.
