– Жюльет, – проговорила она. – Ты...
И стала падать. Миньон и я едва успели подхватить ее.
– Нонни, а что, Жинни стало хуже вечером? – воскликнула я.
– Я думала, ей лучше. Мы были вместе в гостиной, она занималась вышивкой, а я делала записи в блокноте.
– Помоги мне отвести ее и уложить в постель, а потом мы попросим месье Тревельяна послать за доктором Марксом. Если он не сможет прийти, сразу же вызовем доктора Ланау.
После того как нюхательные соли не помогли, мы отнесли Жинетт в ее комнату, напуганные не только невесомостью ее тела, но и тем, что она не приходила в сознание. Нонни побежала за Стивеном, мамашей Луизой и папашей Джоном.
Я видела, что Жинетт дышит, так как считала каждый подъем и опускание ее груди, но пульс еле прослушивался и тело было холодным и липким. Я растерла ее и накрыла одеялами, чтобы согреть. Она не реагировала. Я положила на нее ладонь и стала молиться.
– Жюльет!
Подняв голову, я увидела стоявшего в дверях Стивена – мрачного и бледного.
– Я иду за доктором Марксом и скоро вернусь. Не уходи из дома.
– Я буду рядом с Жинни.
Он кивнул, хотел было уйти, затем обернулся.
– Мисс Венгль не говорила тебе, что собирается куда-то ехать?
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
Не удостоив меня ответом, Стивен задал следующий вопрос:
– Когда ты видела ее последний раз?
Я проглотила внезапно подступивший к горлу комок.
– Вчера утром. Она стояла на углу вместе с тобой.
Он внимательно посмотрел на меня и ушел. Я почувствовала себя очень одинокой в этот момент, словно наша недавняя близость была каким-то невероятным сном. Почему Стивен мне ничего не объяснил?
Миньон принесла мне одежду, и я быстро оделась. Вскоре вернулся Стивен с доктором Марксом, они оба основательно промокли под дождем.
Миньон вошла вслед за ними в комнату с охапкой полотенец.
– Мы приехали верхом, – сказал Стивен. – Это быстрее.
Доктор Маркс снял промокший плащ, вытер лицо и руки полотенцем и подошел к постели Жинетт.
– Она упала в обморок этим утром и до сих пор не приходит в себя, – сказала я.
– Ей стало хуже после моего прошлого визита? Какие другие симптомы замечены? – спросил он, прослушивая ее грудь, щупая пульс и открывая ей глаза.
– Похоже, у нее все время был озноб.
– Я хотел бы знать все, что она делала, что ела и пила вчера и перед сном.
– Об этом вам может рассказать Миньон. Я отлучалась вчера и вернулась поздно.
Доктор Маркс внимательно осмотрел Жинни, при виде мрачного выражения его лица мне захотелось плакать.
– Миссис Бушерон, могу я поговорить с вами лично?
– Конечно.
Он в упор посмотрел на Миньон.
– Мисс Де-Перри, оставайтесь возле своей сестры. Если она проснется, немедленно зовите меня и не давайте ей ничего есть или пить. Вы меня понимаете?
– Да, доктор Маркс.
Доктор жестом показал мне, чтобы я последовала за ним в коридор.
– Я очень тщательно изучаю все симптомы и пытаюсь установить причину. Меня беспокоят две вещи: непоследовательность ее приступов и сыпь на ее руках. Миссис Бушерон, я полагаю, что вашу сестру пытаются отравить.
– Что? – Я оперлась рукой о стену, чтобы не упасть.
– Не могу сказать, делается ли это случайно или намеренно. Но случайное отравление обычно представляет собой единичный инцидент. Есть ли какая-нибудь причина для того, чтобы кто-то ее травил, при этом изображая дело так, что речь идет о ее болезни? Может быть, причина в наследстве?
– Нет. Мы имеем лишь то, что вы видите здесь, доктор Маркс. Мои сестры и я владеем равными долями недвижимости. – «Золото, – подсказывал мне мой разум. – Незваный гость». Но зачем травить Жинетт?
– Мисс Де-Перри можно доверять?
– Нонни? Да! Тысячу раз можно!
– Вашу сестру нельзя оставлять с кем-либо, если вы этому человеку не доверяете. Она сейчас в таком состоянии, что малейшая доза токсина способна ее убить.
Это предупреждение не выходило у меня из головы, когда я пошла пригласить Миньон, с которой должен был побеседовать доктор Маркс. Как я смогла допустить, чтобы такое случилось? Возможно, если бы я не держала телеграмму мистера Гудзона в секрете, все были бы в большей степени настороже. По выражению лица Стивена, который вошел в комнату Жинетт, мне стало ясно, что доктор Маркс поделился с ним своими подозрениями.
– Я не могу поверить в то, что кто-то мог сделать такое, – сказала я.
– А я могу.
– Но почему?
– Золото.
Я вскинула вверх руки.
– Но у нас нет золота! Мы ничего о нем не знаем!
– Это не имеет значения. Кто-то думает, что вы знаете.
– А какое отношение имеет к этому отравление Жинетт?
– Если одна из вас умрет, как долго вы, оставшиеся в живых, будете цепляться за «Красавицу»? Не станет ли память для вас слишком болезненной?
«Нет!» – кричало мое сердце. Но что, если это правда?
– Ой, Стивен! Если что-то случится с Жинетт и со мной... Миньон и Андре – всего лишь дети...
Стивен взял меня за плечи, взгляд его был суровым.
– Что-то уже случилось с Жинетт и происходит с тобой. Ты помнишь вчерашнее нападение на тебя? А свалившиеся на чердаке чемоданы? А мужчину с ножом? Смею предположить: кто-то ждет удобного момента, чтобы вернуться и завершить начатое черное дело.
Стивен ушел, чтобы присоединиться к доктору Марксу и Миньон, которые были заняты поисками источника яда, а я принялась осматривать комнату Жинетт, стараясь определить, к чему она могла прикасаться руками. Вскоре я нашла с полдюжины флаконов с лосьоном для рук и отставила их, чтобы доктор Маркс посмотрел их. Затем устроилась в кресле возле постели Жинетт, приготовившись не спускать с нее глаз.
Увидев набор декоративных шкатулок, которые Миньон принесла Жинетт накануне, я стала открывать их одну за другой, обнаруживая в них ленточки, пуговицы и старые сувениры. Ничего интересного в них я не увидела, пока не открыла последнюю шкатулку с голубыми цветочками – ту самую, которую Жинетт просила ей принести. Внутри я нашла пачку писем и, когда прочитала обращение в начале письма, оцепенела.
Моя дорогая!Любовь моя!
Я думал, что во мне достанет сил, чтобы не произносить вслух то, о чем день и ночь шепчет мне мое сердце с того момента, как я встретил тебя. Я думал, что никогда не поддамся необоримому желанию написать тебе, ибо мудрость подсказывает мне, что твое юное сердце может испытывать ко мне любовь сейчас, но с течением времени зрелость докажет, что это всего лишь преходящее увлечение.
