Итак, Амандина лежала без всякого ухода в грязной, плохо застеленной кровати в ожидании смерти, красивая печальной красотой сломанной куклы с кудрявыми волосами, изящно очерченным подбородком и глазами цвета сливы — такими же, как у ее матери — прекрасная и безмятежная, несмотря на чавкающую сумасшедшую старуху, приговаривающую:
— Еще одна ложечка мне, а потом…
Амандина смотрела на руки Жозетты, переплетенные толстыми черными венами, на бегающие по тарелке пальцы, которые она обсасывала досуха. Не выпуская еду из рук, сестра наклонялась к Амандине, что-то шептала на ушко. Она брызгала слюной, оглушающее шипела прямо в ухо, спрашивала девочку, не хочет ли она есть, издевательски желала «приятного аппетита», утиралась руками, облизывала губы, ставила оприходованную тарелку прямо на грудь ребенка.
— Матушка, Батист только что признал меня здоровой, никаких признаков после четырех дней карантина. Я спросила, могу ли я сменить Жозетту, и он согласился, попросив, чтобы вы сопровождали меня. Он сказал, что Амандина еще день или два должна оставаться в изоляции, а потом ее тоже можно перевести к другим девочкам в общую спальню. Вы пойдете со мной, матушка?
Мария-Альберта ждала, пока Паула досмотрит бумаги на своем столе, рассортирует их и, наконец, ответит.
— Думаю, Жозетте не помешала бы помощь, но вы уверены, что не нужны где-нибудь еще? Я подразумеваю, что она справляется не хуже вас, как вы считаете?
— Я полагаю, что им обоим нужна передышка. Четыре дня и три ночи только в компании Жозетты, ну, в общем, вы понимаете, что я хочу сказать, матушка?
— Да, да, согласна. Хотя можно зайти и от противного: четыре дня и три ночи с — Амандиной… Бедная старая Жозетта. Ладно, пошли. Только будьте вежливы с Жозеттой, не забудьте сказать ей, как хорошо она справилась. Батист говорил вам, как она скрупулезно записывала жизненные показатели ребенка, отмечала все, что та съела или выпила? Абсолютно толковые отчеты она сделала.
Когда Паула постучала в дверь бывших комнат Филиппа, никто не ответил. Мария-Альберта постучала громче. Ответа не было.
— Жозетта, открывай дверь. Это я — Паула. И Мария-Альберта. Открывай дверь, Жозетта.
Жозетта спала. В течение этих четырех дней она ни разу не помылась, не поменяла одежду, так и просидела на стуле Филиппа с высокой спинкой в спертом воздухе комнаты. Не произнося ни слова в ответ на просьбу Паулы открыть, Жозетта быстро подошла к кровати Амандины, надеясь обнаружить, что девочка уже не дышит. Тогда дело будет сделано. Но нет. Еще нет.
— Еще немного, Анник, — сказала она спокойно. — Подождала бы ты еще чуть-чуть.
— Жозетта, открой дверь. Ты слышишь меня, Жозетта?
Сестра ответила тонким голоском:
— Это ты, Анник? Моя дорогая? Подожди еще немного. Скоро все закончится.
— Кто такая Анник? Что она говорит? Используйте свой ключ, матушка, я не понимаю, что происходит.
— Я не захватила ключи от этого крыла. В моем столе, правый ящик.
Мария-Альберта уже бежала, а Паула кричала ей вслед:
— Вызови Батиста.
Паула крутила ручку двери, непрерывно колотила, все время крича:
— Жозетта, Жозетта, Жозетта.
Но Жозетта, даже если она слышала Паулу, не отвечала. Старая карга с изжелта седыми волосами, редкими прядями, падающими на плечи, в зловонной спальне, она совершала последний акт преданности маленькой Анник. Маленькая подушка — белое полотно, вышитое темно-зелеными листьями и побегами — была со всею оставшейся силой прижата к лицу Амандины. Наконец все свершилось. Жозетта взяла ребенка на руки и повернулась к двери, которую в этот момент распахнула, ударив о стену, Мария-Альберта.
Жозетта протянула Амандину Пауле. Награда.
Мария-Альберта вылетела перед Паулой, схватила Амандину на руки, отнесла на кровать. Паула толкнула Жозетту на пол, била ее по лицу и груди, в то время как Жозетта повторяла и повторяла собственные слова Паулы: «Я желаю ей смерти, напасти, хотела бы никогда не знать ее».
— Ты убила ее, потому что я что-то сказала?
Паула еще раз пнула Жозетту и встала в изножье кровати, тряся спинку, как если бы это могло разбудить ребенка.
Мария-Альберта подняла голову Амандины, как цветочек на стебле, стараясь уловить малейшее дуновение дыхания, бережно положила ее обратно, обхватив крошечное восковое личико руками. Призвав все свои душевные силы, Мария-Альберта большим пальцем раздвинула Амандине губы. Приложила ухо к сердцу ребенка. Бросив вопросительный взгляд на Паулу, опять нагнулась и начала вдувать воздух в маленький пересушенный рот девочки. Она делала искусственное дыхание до тех пор, пока хрупкая грудь не начала вздыматься, ребенок не начал судорожно всхлипывать. Амандина открыла обведенные черными тенями, покрытые коростой глаза, полные непросохших слез.
— Мария-Альберта, вы тоже мертвы? Мы все умерли? Где Филипп и его бабушка? Синие волосы. Maman, maman, где вы? Вы мертвы, maman?
Глава 28— Давление шестьдесят на тридцать, пульс сто пятнадцать, устойчивый, температура приближается к сорока градусам. Потенциальные осложнения из-за болезни сердца. Нужны внутривенные вливания хлористого калия, натрия, глюкозы. Я еще не знаю, не знаю, смогу ли перевезти ее. Пока не миновал кризис, она останется здесь.
Поставив госпиталь в известность по телефону из кабинета Паулы, Жан-Батист помчался назад в комнаты Филиппа, где он оставил Марию-Альберту обтирать Амандину спиртом и поить из пипетки водой с сахаром.
— Что это? Что с нею случилось, Батист? Она заразилась? Это скарлатина? Что Жозетта наделала?..
— Она истощена, Мари, ее морили голодом и вводили наркотики. Она умирает от обезвоживания и удушья.
Он развернул повязку, массируя почерневшую плоть ноги Амандины. Послушал ее сердце. Потом еще раз.
— Вызывайте Фабриса. Попросите, чтобы он приехал. Причастить.
Мария-Альберта послала двух деревенских женщин, которые работали на кухне, на помощь Жан-Батисту, и, пока она бегала вызывать епископа, Жан-Батист показывал деревенским женщинам, как заботиться об Амандине.
— С ней надо обращаться, как с новорожденным птенцом. Постоянно обтирать прохладной водой, добавляя немного спирта, приоткрыть окна на несколько сантиметров. Я выйду в галерею, чтобы встретить Фабриса. Помните, как новорожденный птенец. И ради Бога, проветрите комнату.
Амандина очнулась и увидела женщин, хлопочущих вокруг нее. Так как они ей не знакомы, она решила, что, должно быть, очутилась на небесах. Но в ее руку была воткнута игла, от которой вверх к бутылке с прозрачной жидкостью отходила трубочка, сооружение напоминало металлическое дерево.
— Что это в моей руке?
— Лекарство, девочка.
— Я не хочу больше лекарств, прошу вас, пожалуйста…
