Я открываю дверь и с шумом захлопываю за собой. В приемной дожидается Мария-Луиза. Она тут же поднимается с кресла. Я оглядываю ее живот под синим с белым платьем. Одному Богу известно, что на нее налезет через несколько месяцев. Придется палатку приспосабливать.
— Считаешь себя очень умной, да? — спрашиваю я и вижу ее изумление от внезапной перемены моего отношения. — Обыгрываешь моего брата в шахматы, на бильярде… Мы из бедных! — напоминаю я резко. — И не все из нас проводили детство в играх. Но ты пока наслаждайся, — советую я. — Подарками, лестью, вниманием. Потому что через каких-то шесть месяцев ты вообще никому не будешь интересна. А когда мой брат отправится в Испанию в войска, не удивляйся, если он ребенка заберет с собой.
Мария-Луиза вздрагивает, а я не дожидаюсь, пока она ответит.
Поля с де Канувилем я нахожу в моих апартаментах. Забились по разным углам и оба заняты чтением. Поль читает какую-то книгу об империях прошлого, а де Канувиль… да кто его знает, что он читает! Может, какую-нибудь пьеску. Что-нибудь легковесное, до чего Тальма не стал бы и дотрагиваться.
При виде меня оба прерываются, но на ноги вскакивает один де Канувиль.
Я уже собираюсь ему рассказать, как внезапно мои размышления прерывает стук в дверь.
— Что? — вскидываюсь я, но вдруг поднимается Поль.
— Ваше величество.
Поль отвешивает поклон. Де Канувиль следует его примеру. Я оборачиваюсь, встречаюсь взглядом с Наполеоном и немедленно понимаю, что произошло.
— Что ты наговорила моей жене? — тихо спрашивает он. — Что ты ей сказала?!!! — Это уже крик. Не дождавшись ответа, он заявляет: — Полина, с меня довольно! Я сыт по горло всем этим! Что ты ей сказала? — наседает он.
— Я… Я ее предупредила, что с появлением ребенка все изменится.
Наполеон смотрит на Поля, будто мой камергер может каким-то образом подтвердить мои слова. Потом видит де Канувиля и каменеет. Я слежу за его взглядом. Сегодня армейский смотр, и де Канувиль одет в капитанский мундир. Но в отличие от других офицеров у него он оторочен русским мехом. Наполеон осматривает его с головы до ног, и краска сходит с его лица.
Не говоря ни слова, Наполеон выходит.
Глава 18. Поль Моро
Дворец Фонтенбло
Сентябрь 1810 года
От отчаяния, написанного на лице де Канувиля, меня воротит. Сегодня один придворный разбудил меня в семь утра и передал записку от любовника Полины с просьбой встретиться с ним в полдень в саду.
— Я должен быть один? — осторожно уточняю я, и придворный наклоняется к моему уху.
— Император его отсылает.
А ведь я предупреждал де Канувиля. Говорил ему, что Наполеон очень ревнив. Но в тот момент злорадства я не испытывал, скорее мне было его жаль.
Сейчас я смотрю на безмолвные ряды деревьев и думаю о том, сколько им еще расти здесь, в садах Фонтенбло. Нас с капитаном уже давно не будет, а деревья все будут стоять. И привязанность им неведома. Для них существует только трава, только дождь и солнце над их макушками.
Де Канувиль начинает:
— Поговори с императором, и клянусь, я в долгу не останусь!
— Сделаю, что в моих силах.
Он хватает мою руку и с силой жмет.
— Спасибо тебе. Спасибо! Думаю, ты понимаешь, что это именно то, чего хотела бы Полина. Ты себе не представляешь, как она будет без меня скучать! Если ты ее хоть сколько-нибудь любишь, то найдешь способ его уговорить.
Я высвобождаю руку и воздерживаюсь от едких замечаний.
— Мне пора.
— Но ты с ним поговоришь, да?
— Я же сказал.
Но император непоколебим. При одном упоминании имени де Канувиля его лицо багровеет.
— Подумать только — подаренный императором мех! Она отдала ему мех, который мне преподнес в дар русский царь! — Я слежу, как он широким шагом проходит от своего стола красного дерева к пустому камину. Хотя от летней жары в этой обшитой деревом комнате не продохнешь, он наотрез отказывается открыть хотя бы одно окно. — Какая наглость, ведь согласись? — спрашивает он.
— Неразумно уж во всяком случае, ваше величество.
Он останавливается и оборачивается ко мне.
— Что же ты у нас всегда такой беспристрастный? Ведь этот парень тебя ненавидит, ты об этом знаешь? А ты за него заступаешься.
— Все оттого, что он невежественен, — честно признаюсь я, — и невероятно глуп. Но, по сути дела, он беззлобен.
Он смотрит на меня так, будто я говорю на незнакомом ему языке.
— И ради такого ничтожества ты готов навлечь на себя мой гнев?
— Риск просчитан.
Он ждет разъяснений.
— Я рассудил, что его величество поймет, что я пришел не ради капитана, а ради вашей сестры. Он ее любит, и это, похоже, делает ее счастливой.
Наполеон кивает, и на мгновение я начинаю думать, что выпросил для де Канувиля прощение. Затем он отвечает:
— Люди вроде тебя для меня всегда загадка.
По моей спине бежит холодок. Он сцепляет руки за спиной и пристально на меня смотрит. Так, наверное, чувствуют себя его солдаты.
— Я делаю то, что полагаю правильным, ваше величество.
— Даже когда это не в твоих интересах? — Он задумчиво качает головой. — А ты знаешь, о чем сегодня утром меня просила сестра? Она хотела, чтобы я вместо него выслал капитана де Септея. — Он дает мне время осмыслить услышанное и потом продолжает: — Она предложила мне жизнь капитана де Септея взамен на де Канувиля, потому что однажды де Септей отказался провести с ней ночь.
Я недоумеваю. Я знаком с де Септеем. Встречал его на приемах у Полины. Он влюблен в свою невесту и ни за что не обманет ее доверие.
— Быть может, ей невдомек…
— Да знала она все прекрасно! — зло перебивает он. — Поль, зачем ты ее защищаешь, если знаешь, что она за человек? Я сейчас скажу тебе, как обстоит дело. — Он подходит ко мне и усаживается в соседнее кресло. Если бы нас сейчас кто-то видел, то принял бы за старых товарищей, а не за императора и слугу. — Она для тебя стала привычкой.
Я не понимаю.
— Привычкой? — переспрашиваю я.
— Это как нюхать табак, — говорит император. — Поначалу получаешь удовольствие. Потом, с течением времени, остается одна привычка. Ты сам не знаешь, почему это делаешь. Просто потому, что делал это всегда. И без этого жизнь была бы чуточку неполной.
Я жду, чтобы он закончил. Неполной? В каком отношении? Но он ждет реакции от меня. Полина для меня — привычка, приобретенная на Гаити? Люблю ли я ее такой, какая она есть, или какой была?
