«Господи, что еще за напасть? Уборщица, что ли?» — подумала она и, не раздеваясь, бросилась открывать окно.
Из окна пахнуло таким сырым холодом промозглого ноябрьского утра, что Света его сразу же закрыла.
«Скорей включить батарею и бежать на планерку», — подумала Света, не зная, за что браться. У нее было еще несколько минут, чтобы хлебнуть кофе и хоть как-нибудь причесаться.
Батарея оказалась в это утро немыслимо тяжелой и никак не хотела выезжать на середину комнаты. А как она включается? Чернова сама включала ее через тройник и выключала из сети на выходные… Где ж тройник-то?
Света оставила бесполезное занятие, включила чайник и взялась за щетку, пытаясь взбить щедро намазанные пенкой волосы. Колотун в комнате был кошмарный, и даже нагретый воздух из фена казался прохладным. Чайник пошипел и отключился. Света бросила фен и попыталась сделать кофе. Но в чайнике практически не было воды.
«Господи, неужели все действительно так и будет, как сказала эта сволочь?!»
«А так и будет… — подтвердил голосок, молчавший все выходные, уныло протянувшиеся в вялых перепалках с мужем и постылых хозяйственных хлопотах. — За что боролась, на то и напоролась».
Так, замерзшая и полупричесанная, Света вошла в директорский кабинет, когда уже шел рапорт, и все повернулись в ее сторону.
«Попросить, что ли, Машку приходить пораньше?» — подумала Света, втискиваясь на свое место у двери.
Маша была на месте, когда замерзшая, да еще и оголодавшая за время рапорта Света вернулась в отдел. Батарея была подключена, чайник полон и вскипячен, и Маша бросилась горячо ее целовать, шепча на ушко, как ужасно она по Светочке соскучилась.
Света приободрилась, допричесалась, и они посидели за кофе, обмениваясь новостями, а потом надо было приниматься и за дела. Вечная декабрьская волынка — рассылка поздравлений с Новым годом и Рождеством — вырастала перед международным отделом, как айсберг перед «Титаником». Адреса и имена для рассылки Чернова брала у своей подружки Хвостиковой, и теперь пришлось посылать к ней Машку.
Машка вернулась обескураженная и сказала, что адреса у Хвостиковой есть, но не те, которыми они обычно пользовались, а те, по которым рассылались рекламные проспекты. А те, нужные, должны быть в машине у Нины Георгиевны.
Света включила компьютер и с ужасом увидела, что Чернова стерла абсолютно все файлы — как освободила стол и шкаф от своих вещей, так и очистила память компьютера… Теперь надо было идти в отдел автоматики и валяться в ногах у компьютерщиков, чтобы те нашли на сервере какие-нибудь копии или старые версии и перекачали их Свете через локальную сеть. Какая же тягомотина! Потом разбирайся в них… Да, хорошо подстроила, ничего не скажешь… Что-то будет дальше…
Еще одной большой головной болью была необходимость разрулить отношения с Анной Павловной. Во-первых, надо было выяснить, знает ли она о трехстах долларах, про исчезновение которых Света так неловко сморозила Черновой. Луценко давно стала к ней холодна, близко к сердцу ее бед не принимала, повторяя, что Света мается дурью… Выручить должна была лучшая подруга, и Света спустилась к Наташе.
Та выслушала Светин сбивчивый монолог и, глубоко вздохнув, сказала, что Луценко знает об этой историк давным-давно и ждала только ухода Черновой, чтобы выяснить этот вопрос прямо в кабинете у Пеструха.
— Я ей пыталась сказать, что это все наговор и ты этого никогда не говорила…
— А она?
— А она спросила: если такого разговора не было, откуда Чернова вообще могла узнать, что ты давала деньги на хранение, и что они были предназначены на ремонт квартиры, и что там была именно такая сумма, ни больше ни меньше? Если не ты сама ей рассказала, откуда Черновой это все известно?
У Светы все оборвалось внутри — а если Чебурашка, за компанию с Луценко, еще начнет выяснять про роман с Петровой, которого, кажется, тоже не было, как и кражи денег из конверта?! Надеяться приходилось только на чудо…
«За что боролась, за что боролась, за что боролась…» — долбил по мозгам противненький голосок, когда Света на ватных ногах поднималась в отдел.
Но чудо все-таки произошло — Ленка Авессаломова, как и предполагалось, в ноябре родила сына. Луценко была так рада, что все были живы и здоровы, что ей стало ни до чего, и про Свету, как про отработанный материал, она просто забыла. Разборка, не состоявшаяся по горячим следам, вряд ли могла состояться в будущем. На глаза Луценко Света старалась не попадаться, по работе, если надо, посылала Машу. Если же Анна Павловна все-таки ей попадалась на пути, Света бросала скоренькое «здрасть» и старалась не встречаться с ней глазами. Каждый раз она вспоминала про то, как ловко подставила ее Чернова, и обида, хоть уже и не такая острая, пробегала по ее сердцу холодными лапками с острыми коготками.
«Она ушла, работает спокойно за большие деньги, а меня здесь завалили, дергают с утра до ночи, телефон не умолкает…»
Нина как-то странно распалась для Светы на три разных человека. Одна Нинуля — добрая, любящая, такая родная, подстраховывавшая Свету на переговорах и в прочих служебных и личных хлопотах, была уже где-то далеко, там, где был Светин потрясающий день рождения, когда все ее поздравляли и восхищались, как умеет организовывать мероприятия международный отдел…
Вторая была той Черновой, которая не захотела пожертвовать для нее своим отпуском, не делала ей подарков и не хотела принимать близко к сердцу ее неприятности, которая безжалостно бросила ее наедине с кучей работы, с болезнями и дурочкой-референтом, не способной придумать и сделать ничего хоть сколько-нибудь примечательного и выполняющей лишь простенькую канцелярскую работу.
Третья Чернова упорхнула от Светы в какой-то блестящий, сияющий мир, где прямо-таки роились богатые мужчины, готовые платить хорошие деньги за непыльную работенку, устраивались презентации с хорошим вином, вкусной закуской и подарками в аккуратных пластиковых пакетиках. В этом мире можно было не торопиться сломя голову к полдесятого утра в промозглый, холодный офис с вечно надрывающимися телефонами. И Чернова, жившая в этом волшебном мире, не вспоминала о Свете и не хотела взять ее к себе…
Попытки узнать, в какую фирму ушла Чернова, проинформировать ее новых коллег, что это за фрукт, успехом не увенчались. Луценко и Хвостикова знали это наверняка, но даже Маше они сказали только: «Она работает в издательстве, с очень интеллигентными и приятными людьми, и довольна, как слон. Жалеет только, что раньше не сбежала». Обзванивать все издательства, которых в телефонном справочнике оказалось сотни две, и выяснять, есть ли у них такая Чернова, даже для такой благородной цели, как отправить ее торговать на рынок, было практически невозможно. Светины силы все убывали, и на это их бы уж точно не хватило.
На первых же после ухода Черновой переговорах Светлана с ужасом обнаружила, что не только не понимает английского языка, но и сама не может выдавить из себя предложения, длиннее двух слов. Проклятые фразы, хихикая, рассыпались на те самые острые осколки, что постоянно ранили Светину душу при малейшем умственном усилии.
