Видя, что мать дрожит и не может сдвинуться с места, Хайдар мужественно произнес:
– Подожди, мама. Я пойду посмотрю.
Ильяс последовал за младшим братом. Когда Хайдар подошел к янычару и склонился над ним, старший сын Мадины оглянулся и посмотрел на нее. Совсем недавно это была поразительно красивая женщина с живым, горящим взглядом. Теперь черты ее лица заострились, а в глазах затаилось что-то болезненное и жуткое. Ильясу хотелось сказать ей что-то нежное, попытаться успокоить, но он не сделал этого, потому что знал: утешения будут напрасны.
Потом они увидели, что Хайдар отчаянно машет им рукой.
– Мама, он жив!
– Этого не может быть! – С тоской прошептала Мадина. Ильяс уверенно взял ее за руку и повел вперед, как слепую. Мансур и правда дышал, хотя Мадине казалось, что жизнь вот-вот покинет его тело.
– Что делать, мама, куда идти? – Растерянно произнес Хайдар.
– Я побегу в аул, расскажу аге, он пришлет хакима, – сказал Ильяс.
Мадина задумалась. В ее плотно сжатых губах и пылающем взоре читалась упрямая, твердая как камень воля.
– До Фахама далеко. Ты можешь не успеть, – медленно произнесла она, сосредоточенно глядя вдаль. – Я не знаю, как лечат хакимы. Зато мне известно, что может сделать Гюльджан. Она живет неподалеку, и я пойду к ней. А вы оставайтесь здесь.
Хайдар хотел приподнять Мансура и постелить на землю свою черкеску, но женщина не позволила.
– Не трогай! – Сказала она. – Оставь все как есть до прихода Гюльджан.
Мадина побежала по тропе. Иногда она останавливалась и ждала, пока утихнет бешеный стук сердца. Женщина не знала, чего больше в ее мыслях о будущем – надежды или страха. Гюльджан было очень много лет – похоже, старуха сама не знала сколько! – и Мадина давно не видела, чтобы она появлялась в ауле. Возможно, старая черкешенка умерла или утратила свое целительское искусство! Но даже если это не так, времени очень мало: пока Гюльджан добредет до того места, где остался Мансур, он может сто раз расстаться с жизнью!
На западе возвышался огромный скалистый массив; серые вершины гор исчезали в густом тумане. Внезапно Мадина подумала, что скоро может пойти сильный снег и тогда аул и то место, где живет Гюльджан, будут отрезаны от внешнего мира. Вскоре она увидела большой разлом в горах – там росло много деревьев, среди которых стояла хижина старухи. Деревья были старые, сучковатые, сильно накренившиеся от ветра. Крыша хижины покосилась, стены почернели, их покрывала плесень.
Мадина заметила медленно поднимавшуюся над крышей тонкую струйку дыма и безумно обрадовалась. Она подошла и открыла дверь. Под навесом крыши висели пучки сухих трав и темных корешков. В хижине не было ни ковров, ни разноцветных войлоков с шерстяными кистями по краям, ни резных сундуков, ни медной посуды. Гюльджан сидела возле очага на ворохе шкур и смотрела на гостью пожелтевшими от старости глазами. Мадина знала, что охотники всех трех аулов приносят старухе шкуры и дичь.
– Я знала, что когда-нибудь ты обязательно придешь ко мне, Мадина, – сказала старуха вместо приветствия. – Уж очень неровная у тебя судьба!
– Я пришла просить о помощи, – ответила женщина.
– Ясное дело, не за тем, чтобы помогать мне!
– Я сделаю для тебя все, если ты… – начала женщина, но Гюльджан оборвала ее резким жестом.
– Говори, что случилось!
Мадина коротко рассказала о происшедшем и добавила:
– Этот человек не нашей крови, к тому же он янычар. Мои братья сказали, что теперь мне не жить в ауле, и если ты станешь ему помогать…
– Я давно не живу в ауле. Люди, которые попадают ко мне, – просто божьи создания. Больше мне ничего не нужно о них знать, – заметила Гюльджан и спросила: – Кто с ним остался?
– Мои сыновья. Теперь у меня два сына.
– Год от года ты становишься все богаче, Мадина. Это хороший знак! – сказала старуха, и женщина не поняла, звучала ли в этих словах ирония или они были сказаны от чистого сердца.
Они вышли из дома. Молодая женщина с жалостью заметила, какой маленькой, сухой и сгорбленной стала Гюльджан. Казалось, жизнь уходила из нее постепенно, высасывая из тела соки. И то, что Бог пока сохранял ей разум и силы, было почти чудом.
– Зачем тебе ружье, Мадина? Ты женщина. Разве рядом с тобой нет мужчины, который достоин тебя защищать? – Спросила старуха.
– Будет, если ты совершишь невозможное.
– Невозможное? Едва ли это в моих силах, – пробормотала Гюльджан и, вздохнув, добавила: – Пока я добреду до места, пройдет много времени. Беги и скажи своим ребятам, чтобы взяли большой щит и осторожно положили на него того человека. Если у него повреждена спина, это спасет ему жизнь.
Женщина бросилась бежать. Только теперь она сообразила, что старуха не могла знать про ружье – Мадина отдала его Хайдару. Что еще она может увидеть, не видя, и что еще способна сделать, будучи такой дряхлой, что, казалось, вот-вот рассыплется от порыва ветра?!
Мадина бежала и думала, что совсем недавно, несмотря на то, что в ее жизни не случилось настоящего счастья, она была рада видеть бесконечно встающее и заходящее солнце, ей нравилось наблюдать за сменой времен года. Но если сейчас не свершится то, чего она желает всем сердцем, ей никогда больше не придется радоваться ни природе, ни людям, ни себе самой!
Мансур дышал, хотя не двигался и не приходил в сознание. Ильяс и Хайдар сидели рядом и выглядели понурыми; было видно, что за все это время они не перемолвились ни единым словом. Мадина заставила себя солгать, сказав, что Гюльджан сделает все возможное и вернет Мансура к жизни. Мальчики сразу воспрянули духом и побежали выполнять поручение.
Хайдар сказал, что щит можно сплести из ивовых веток, используя палки, веревки и ремни. Как всякий черкес, он носил с собой необходимый инструмент, и они с Ильясом взялись за дело.
– Стало быть, ты тоже турок? – Спросил Ильяс младшего брата, и тот с достоинством ответил:
– Я – черкес. – И, подумав, добавил: – Как и ты.
– Или мы оба турки, – сказал Ильяс, а после заметил: – Впрочем, это не важно. Главное, что мы братья.
– Ты едешь воевать?
– Не знаю, – задумчиво промолвил Ильяс. – Я бы хотел остаться с отцом.
– Моя мать очень хорошая, – заметил Хайдар. – Она всегда любила нашего отца.
– Я это понял.
Они продолжали работать в молчании, однако теперь чувствовали, что стали намного ближе друг другу. Подоспевшая Гюльджан с одобрением отозвалась о том, что они сделали, и распорядилась отнести Мансура в хижину.
– Ты сумеешь помочь? – Спросила Мадина старуху, когда они шли следом за мальчиками, тащившими носилки.
– Не знаю. Аллах держит нить его жизни в своих руках. Пока еще держит. Мне нужно с ним поговорить.
