— Этого, кажется, никто не знает.
— Что за взрывчатое вещество?
— Они не говорят.
— Естественно, не скажут. Спасибо, что поставил меня в известность.
— Хорошую статью вы вчера состряпали, — вырвалось у Джо.
— Спасибо. Я забежала в редакцию и застала их за работой.
Я приготовила кофе и позвонила Дагу. Его не было дома, и я оставила сообщение. Затем позвонила Спенсеру. Его тоже не было.
Посмотрела на часы и поняла, что мне надо спешить. Я обещала матери, что перед завтраком мы заскочим в церковь.
— Ты выглядишь… — Мать стала искать подходящее слово.
— Усталой? — подсказала я.
— Встревоженной, — решила она.
Мы сидели на задней террасе дома и собирались есть. Мы уже побывали в приходской церкви, где священник сказал мне, впрочем, как всегда: «Как чудесно видеть вас здесь этим утром».
— Да, — подтвердила мать, — встревоженной.
Я согласилась с ней, ведь она недалека от истины, и решительно набросилась на яичницу с беконом и картошкой и гренки, пока горячие.
Мать ела фруктовый салат, просматривала воскресные «Геральд американ» и «Нью-Йорк таймс». Она читала раздел «Обзор за неделю», когда я наконец заговорила.
— Мама, кто расследовал причину смерти папы?
— Что значит расследовал?
— Я хочу знать, кто устанавливал причину его смерти. Полиция?
— Ну… — Она задумчиво посмотрела в сторону озера. — Дай подумать. Полиция, полагаю. Почему ты спрашиваешь?
— Интересно.
Моя мать — человек подозрительный.
— Это имеет какое-нибудь отношение к убийству Тони Мейерза?
— Нет, мама, конечно, нет. Я просто интересуюсь. Вчера вечером, во время пожара, расследованием занимался начальник пожарной команды. Меня интересует, кто ведет расследование, когда во время наводнения обрушивается дом.
— Склонна думать, что за это отвечает инженер управы. Позвони в городскую управу. Думаю, у них сохранились записи. — Она опять взяла газету, но снова отложила. — Почему это вдруг так тебя заинтересовало по прошествии многих лет?
— Я вчера была на пожаре — помогала воздвигать стену из мешков с песком — и внезапно подумала о папе.
Мать налила себе кофе, отпила глоток и спросила:
— За этим кроется что-то еще?
Я приняла невинный вид.
— Ты странно вела себя во время проповеди. Делала вид, что вся внимание, а это, на мой взгляд, очень странно для тебя.
Я пожала плечами и прикинулась, что читаю газету, но чувствовала на себе взгляд матери. Проповедь была о моногамии.
— На этой неделе я познакомилась в Нью-Йорке с одним человеком.
— С мужчиной, — уточнила мать.
Я кивнула.
— И он действительно мне очень понравился. Достаточно, чтобы понять, что я не хочу… что не могу теперь быть с Дагом.
Мать ждала продолжения, но я ничего не добавила. Я вошла в дом, сходила в ванную и вернулась. Когда села на место, она спросила:
— Даг знает?
— Думаю, да.
— И что все это значит?
— Это значит, что вчера мы с ним виделись, потом он ушел на свидание с другой, но позже звонил и сказал, что хочет со мной встретиться. Сказал, что вел себя грубо. Но когда я позвонила ему сегодня утром, его либо не было дома, либо просто не брал трубку. Подозреваю последнее.
— Ваши отношения никогда не были простыми.
Я вздохнула и погладила Абигейл. Вместе со Скотти она прибежала на террасу в поисках еды.
— Значит, хочешь встречаться с этим человеком в Нью-Йорке?
— Да, очень.
— Но если он окажется пустым местом — что скорее всего так и будет… Ты же его совсем не знаешь…
— У меня нет никаких обязательств перед Дагом, — раздраженно прервала ее я.
— Значит, хочешь расстаться с Дагом? Отпустить его, Салли? Позволить ему уйти?
Я молча смотрела на нее.
— И ты не переменишь своего решения, если у тебя ничего не получится с этим парнем? Ты не захочешь снова вернуть Дага, когда окажешься в одиночестве? — Она пыталась убедить меня вернуться к Дагу. — Салли, — сказала она с особым напряжением в голосе, которое означало, что она изо всех сил старается не читать мне нравоучений и все же чувствует себя обязанной внушить мне, как себя вести, — пожалуйста, пойми меня правильно…
Я ждала.
— Ты должна повзрослеть.
Она застигла меня врасплох.
— Ты больше не должна позволять себе играть с людьми, Салли. Тебе уже тридцать лет, а не двадцать или пятнадцать. Ты должна научиться держать язык за зубами и сдерживать себя до тех пор, пока окончательно не поймешь, как далеко можешь зайти, чтобы выполнить данное тобой слово.
— Но Даг… — начала я.
— Дагу тоже надо повзрослеть! — Сейчас она почти сорвалась на крик. — Вам обоим! Порой мне кажется, вы оба думаете, что вы еще в школе, вы просто не замечаете, что другие уже взрослые, они приняли решение и двинулись в путь! — Она улыбнулась, чтобы ослабить удар, который только что нанесла мне. — Вы с Дагом все еще в подвешенном состоянии, как это было с вами в школе, и никак не можете проснуться, потому что каждый из вас цепляется за другого, чтобы остаться в этом состоянии и продолжать думать, что впереди у вас есть время. Вы не состоялись.
То, что она говорила, причиняло мне боль, но было правдой. Это же относилось и к нашей с Дагом сексуальной жизни, которая не изменилась со времен школы. И то, как я повела себя на этой неделе, не убеждало меня, что моя связь со Спенсером, если применимо это слово, основана на зрелом подходе.
Сама эта мысль меня пугала. Я не знаю, я просто не знаю, что со мной.
— Возможно, это из-за того, что ты снова стала жить в Каслфорде, — сказала мать. — Но так это или нет, Салли, в ваших отношениях с Дагом я не вижу никакого прогресса ни для тебя, ни для него. Что же касается того, нового друга… надеюсь, он единственный.
— Конечно, мама.
Она кивнула, словно говоря: «Хотя бы здесь у тебя хватило ума».
— Чем он занимается?
— Он ответственный редактор в издательстве «Беннет, Фицаллен и К°».
— Сколько лет?
— Тридцать пять.
— Разведен, как я понимаю.
— Нет. Он такой же, как я.
Вздохнув, мать покачала головой.
— Тридцать пять лет — и все еще не женат…
— Мама!
— Я просто хочу, чтобы ты была осторожной.
