— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — ответил Литвинов.
— Можете идти.
— Спасибо за доверие, товарищ генерал-лейтенант.
— Вопросы? — спросил куратор, когда подполковник Литвинов и его подчиненные покинули кабинет.
Вопросов не было. На этом экстренное совещание закончилось.
2
О том, как проходило это совещание в ФСБ, майору Гольцову рассказал начальник НЦБ Владимир Сергеевич Полонский. Не потому, что хотел с ним посоветоваться, а потому, что был переполнен негодованием и ему было необходимо выговориться, чтобы не схлопотать инсульт. Гольцов подвернулся ему под руку случайно, но он-то как раз и оказался идеальным слушателем, так как был в теме и ему ничего не нужно было объяснять.
— Не понимаю! Не понимаю! — повторял Полонский, расхаживая по кабинету и ероша волосы, отчего становился похож на ежа. — Это каким же местом нужно было думать, чтобы додуматься до такого? «Ваша семья у чеченцев». Жопой! Вот каким! Жопой! Ничего не умеем делать с умом. Ничего. Можем только через колено, силой. Ничему не научились и никогда не научимся! И не вздумай спорить! Спорить он со мной будет! С мое послужи, а потом спорь!
Гольцов и не собирался спорить. Рассказ Полонского произвел на него эффект, о котором начальник НЦБ не догадывался и догадаться не мог.
Георгий не смог бы объяснить, что заставило его передать лорду Джадду дискету с данными экспертизы и сообщить о готовящейся закупке чеченскими боевиками крупной партии «стингеров». Решение родилось спонтанно, было реакцией на то, что он увидел в Чечне. Он словно бы вернулся в зиму 1996 года. Только сейчас было хуже. В 1996-м боевики действовали более-менее крупными соединениями, даже полками, все это было еще похоже на войну. Сейчас было не похоже ни на что.
Каждый чеченец мог оказаться боевиком, хоть и прикидывался мирным жителем. Каждый чеченец мог с наступлением темноты вытащить припрятанный автомат и напасть на русских солдат или заложить на дороге фугас. Никому нельзя было доверять, и это создавало атмосферу нервозности, всеобщей озлобленности и вызывало особенную жестокость при проведении зачисток — по нескольку раз в одном и том же селе. Стоило русским уйти из селения, как там сразу же появлялись боевики.
Русские ненавидели чеченцев, чеченцы ненавидели русских. Продолжалось безумие — тяжелое, беспросветное, оно взламывало двери в самые темные уголки души, пробуждало и выпускало наружу спящего внутри каждого человека зверя. И у русских. И у чеченцев. У всех. А расплачивались за это матери и отцы погибших русских солдат и чеченские женщины, дети и старики, для которых жизнь в лагерях беженцев перестала быть временной, а превратилась в быт — нищий, унизительный, безнадежный, вечный.
Данные экспертизы Гольцов получил без всякого труда. В Чечне прекрасно знали, что Су-24 был сбит «стингером». Больше всего летчиков возмущало, что им об этом не сообщили. Правда, количество боевых вылетов заметно сократилось. Но пилотов даже не предупредили, что над районами, где могли быть боевики, летать нужно на высоте не менее четырех-пяти километров — на этой высоте самолет для «стингеров» неуязвим.
После первых же осторожных разговоров Гольцова о причинах гибели бомбардировщика, которые он провел с ребятами из разведки 45-го полка ВДВ, к нему явился незнакомый майор ВВС. Это был один из экспертов, работавших на месте катастрофы. Он выставил бутылку водки и прямо спросил: «Ты хочешь знать, почему грохнулась наша «сушка». Зачем тебе это знать?» Георгий объяснил: есть неподтвержденная информация, что чеченцы готовятся закупить большую партию «стингеров». Чтобы Интерпол мог принять меры, нужно точно знать, чем был сбит самолет. «Ни хера вы не сделаете, и твой долбаный Интерпол, и вообще никто, — мрачно заявил майор. — А почему? Потому что всем все до п…, всем все! Но все равно — держи!» Он передал Георгию дискету и налил до верха два граненых стакана. «А теперь помянем ребят». Как выяснилось, один из погибших летчиков был другом майора.
Это ощущение всеобщего безразличия, всеобщей тупой апатии сопровождало Георгия во время всей поездки по Чечне с делегацией лорда Джадда. «Всем все до п…» — занозой торчала у него в голове фраза эксперта. Она привела за собой другую мысль. Если нашим все до п…, то, может, американцам не до п…? Может, вспомнится сидящий в генной памяти американских генералов скандал с тайными поставками оружия никарагуанским контрас, из-за которого многие руководители Пентагона и ЦРУ лишились своих постов, и они не захотят повторения чего-то подобного? Во всяком случае, они могут пресечь эту сделку и у них для этого есть мощный стимул. И Георгий решился.
Но даже после разговора с лордом Джаддом у него были сомнения в том, правильно ли он поступил, выйдя на контакт с Джаддом, а через него — это было совершенно очевидно — с американской разведкой. После рассказа Полонского все сомнения бесследно исчезли.
— Ты представляешь, в каком положении сейчас профессор Русланов? — продолжал Полонский. — Он загнан в угол. Он шарахается от собственной тени. Он не спит ночами. А как можно спать, если знаешь, что твоя семья у чеченцев? И все из-за одного дурака. Нет, не из-за дурака. Из-за мерзавца. Потому что если человек думает только о том, как получить звезду на погоны и не думает, чем заплатит за его звезду другой человек, он и есть мерзавец. И даже не в этом самая большая мерзость, совсем не в этом! Ты думаешь, подполковник Литвинов сам до этого додумался? Уверяю тебя, не сам. Этот вариант был проработан им вместе с его начальством еще в Москве. Да, еще в Москве!
— Почему же Литвинов не сказал об этом? — не поверил Георгий. — Это снимало с него вину.
— Сказать, что обосрался начальник? Ты что?! Да после этого его немедленно выкинули бы из ФСБ! А так получил шанс. Молодой ты еще, Гольцов, многого не понимаешь.
— Честно говоря, и не хочу понимать.
— И зря. Зря! Надо понимать. Если хочешь что-то сделать, нужно понимать все до тонкости. Иначе будешь тыкаться, как слепой щенок. И мы ничем не можем ему помочь! Ничем! Вот что самое скверное!
— Кому? — не понял Георгий.
— Профессору Русланову, кому же еще! О ком мы все время говорим? И главное — он не знает, что ему делать!
— Знает, — возразил Георгий. Выйдет на контакт с Мусой, договорятся: деньги в обмен на семью. И все дела.
— Все не так просто. Русланов знает, кто такой Муса. И он знает чеченцев, сам чеченец. Чеченцы не прощают обид. Они никогда не простят Русланову попытку их переиграть. Так что не факт, что он получит семью в обмен на сорок два миллиона долларов. Две отрезанные головы — вот что он может получить. И он это прекрасно понимает. Поэтому с решением не будет спешить. Это дает нам некоторый выигрыш во времени. Но как его использовать? Единственная надежда, что найдут его семью. Подполковник Литвинов сейчас землю носом роет. Но будет ли результат? И когда?
— У меня есть кое-какие соображения, как помочь профессору Русланову, — не очень уверенно проговорил Гольцов.
