языком, и жеребец, зачерпнув ночь пустой глазницей, обратил единственный карий глаз на стоявшую с арбалетом девушку. Та кивнула в сторону перевала — Гилгуат уверенно потрусил в указанном направлении.
По возможности охотница всегда отсылала коня подальше от мест намеченной расправы. Во-первых, это увеличивало шансы подобраться к вурдалаку необнаруженной. Во-вторых, вампиры были на порядок опаснее волков, с которыми жеребец справлялся сам: сперва лениво убегал, а потом резко разворачивался и гнал растерянную стаю до ближайшего леса. Такой трюк он проворачивал как минимум дважды, гордо возвращаясь к хозяйке с отметинами зубов на задних ногах и волчьей кровью на копытах. Благо оба нападения пришлись на тёплую пору. Зимой, когда голод переполнял зверьё злобой и отчаянием, Нактарра уже не рисковала: оставляла Гилгуата на постоялых дворах.
Охотница провела пальцем по зарубкам на прикладе арбалета. Новая вылазка. Последняя. Либо мир навсегда очистится от упырей, либо… О подобном не хотелось и думать. Сплоховать было нельзя. Доставшееся от матери оружие и так непомерно облегчало задачу: ни наклоны, ни падения, ни кувырки не могли опустошить жёлоб раньше нажатия на рычаг. Всё, что требовалось, — отправить болт в мёртвое сердце кровососа. Уж с этим Нактарра справится.
* * *
Лайла неподвижно лежала на камнях. Взгляд широко распахнутых глаз стыл в звёздном небе. В ушах же до сих пор стоял мерзкий хруст: посмотри она на ноги — увидела бы распёртые костяными штырями голенища сапог. Затаив дыхание, вампирша ждала вспышку острой боли, но… её не было. А далёкие отголоски оной казались закинутым за плечо тугим мешком, открывать который совершенно не хотелось. Неужели вампиризм подавил мучительную расплату за неосторожность?
Напряжённо вздохнув и увидев белый пар, Лайла поняла, что всё это время не дышала. Совсем. Не испытывая дискомфорта. В голове мелькнула мысль о трёх днях без пищи — ни голода, ни жажды. Человеческие потребности всё больше походили на дурные привычки из прошлой жизни…
Усевшись при помощи рук, вампирша устремила взор к холмам: боялась смотреть на сломанные ноги. Однако, немного погодя, всё же опустила глаза. Под распиравшими обувь буграми скрывались обнажённые кости, а изогнутые голени напоминали дуги хомутов. Борясь с ужасом и отвращением, Лайла осторожно тронула верх сапога, скользнула пальцами по голенищу — не больно. Осмелев, она поочерёдно выпрямила руками обмякшие, как тряпки, ноги. Можно приступать к регенерации… Прикрыть глаза… Сосредоточиться… Почувствовать гневную дрожь… Позволить ей расползтись по венам, дотечь до ран… Началось… Какие странные ощущения… Кости тонущими в трясине палками углубляются в плоть — бугры на сапогах сдуваются. Обломки касаются друг друга с бережностью реставратора, корпящего над испорченным антиквариатом. Разрозненное мясо сливается в единое целое, слипается словно мокрый снег, а бархат кожи заполняет рваные проколы, подобно половодной реке, встретившей маленький островок.
В ночи вновь вспыхнули глаза. Осмотрев голени и на всякий случай пошевелив мысками, Лайла решительно встала. Она бросила взгляд на высокий обрыв с плотной стеной леса: почти как тогда, в Эльтароне, только на сей раз ловить её за руку было некому…
В ноздри опять закрался родной аромат — внимательный взор рассёк сумрак и забродил по склону холма, пока не замер на одиноком домике с оголевшим садом. Шлейф запаха доносился оттуда. Вероятно, бесхозный жеребец кому-то приглянулся, что не удивительно: конь-то завидный. Горько думать о другом хозяине, но лучше уж так, нежели Бамбук сорвался бы в пропасть или потонул в болоте. Главное, чтобы новые руки оказались заботливыми. Однако, не взглянув на двор, безошибочное отражение всего быта, об этом оставалось лишь гадать. Лайла же хотела знать наверняка, дабы шагнуть в вечность с чистой совестью.
Полмили под луной по скошенному полю. Всё ближе дощатый забор, косая калитка с прибитой на удачу подковой. За ней дом с резной верандой, ухоженный двор с дорожками из плоских камней, небольшой яблоневый сад, что уже на подходе затмил запах Бамбука приторным ароматом переспелых фруктов. Но никакого расточительства: все яблоки были собраны в расставленные у деревьев корзины. О хозяйственности также говорила и спрятанная под навес аккуратная поленница. Коня, судя по всему, держали в сарае, стоявшем по другую сторону дома: слишком часто оттуда долетало кудахтанье и скверный козий дух, который напрочь перебивал все яблочные мотивы.
Лайла, задумчиво гладившая ребро подковы, сочла незнакомых людей достойными для обладания дорогим сердцу жеребцом. Возможно, следовало войти и попрощаться, но Бамбук, невзирая на свою смелость, вряд ли примет её такой… Да и не стоило давать волю эмоциям: для него она прошлое — так пусть на чистом листе не будет старых чернил. Убрав руку с калитки, вампирша уже собиралась уйти, когда случайный взгляд упал на лавочку с лежавшей на ней лютней… лютней Джона.
Скрип ржавых петель. Прикованный к музыкальному инструменту взор. Череда тихих шагов. Бледная ладонь легла на молчаливые струны — в душе зазвучала грустная мелодия, та самая, что лилась из-под пальцев любимого в пещере, а позже, всего один раз, когда творческий порыв перевесил сомнения, обернулась наикрасивейшей песней.
Очарованная воспоминаниями, Лайла уже не слышала звякнувшую цепь, залаявшую позади дома собаку, не видела засиявшую в окне лучину…
* * *
— А я говорил: накличет на нас беду этот конь. Такого красавца, да ещё и с вещами, не могут не искать, — ворчал заспанный старик, глядя на двух крепких молодцев, спешно натягивавших штаны. — Пусть бы и дальше бегал себе по полям…
— Спокойно, отец. Знаю я, кто это, — заверил лохматый паренёк с недельной щетиной. — Голодранцы с фермы Мирзонта. Пронюхали о находке — свести хотят. Сейчас мы им устроим, — он сорвал со стены кнут, лязгнул засовом и выскочил во двор через заднюю дверь.
Следом за ним, захватив стоявший у порога колун, в ночь ринулся и второй сын, не менее плечистый, но уже с поднимавшейся со лба лысиной.
Увидев ворота сарая, закрытые с вечера на пропущенные сквозь ручки вилы, братья сначала решили, что воры где-то затаились. Однако глухой собачий лай в одночасье отрезвил запальчивые умы.
— Башмак в будку забился. Опять волки пришли. Почти год не совались. Тьфу ты. Я уж думал, этим оборванцам наподдам, чтоб сидеть не могли… Эх… — Гектор взмахнул кнутом, и лунную тишину рассёк оглушительный щелчок. — Вон пошли, падлюки! А то исполосую, мало не покажется! — для убедительности он снова поднял плеть в воздух — от трескучего раската аж в ушах зазвенело.
— Ну хорош уже, — разгладил скукоженное лицо Харвуд. — Они и с первого раза уяснили. Пойдём спать. Завтра капканы поставлю.
Вдруг в сумрачном безмолвии тихо заплакал металл — братья удивлённо переглянулись, а затем опрометью бросились к калитке, за которой был различим чей-то медленно удалявшийся силуэт.
— Ни хрена это не волки. Вон. Слинять пытается… Ну-ка стой! — толкнув дверку, Гектор выбежал за забор. — Стой, тебе говорят! Не то хуже будет!
Глядя, что некто продолжает брести в тусклом свете луны, он взмахнул кнутом — плетёная кожа окольцевала бредущие по тропинке ноги. Гектор рванул орудие на себя, и незнакомец растянулся на земле. По дорожке что-то закувыркалось и забренчало.
— Так ты ещё и лютню стырил⁈ Ну, погоди, я тебе сейчас покажу, что у нас тут с ворами делают!
— Кого вы там поймали? — донеслось со двора невнятное бормотание.
— Иди в дом, отец. Сами разберёмся, — строго бросил Гектор и добавил на полтона ниже: — Уведи его, Хар, а то опять будет за сердце хвататься.
— Лады, — старший брат направился к калитке. — Бать, ну ты чего? Снова застудиться хочешь? Ночи-то холодные. Пойдём, уложу тебя.
Гектор ощутил, как спало натяжение кнута: ворюга, перевернувшись набок, вытащил ноги из кожаных пут. Отдёрнув плетёный ремень за спину, где он улёгся готовой к атаке коброй, парень приблизился к виновнику беспокойной ночи.
— Вы, бродяги, вообще обурели: сыпетесь с перевала, как вши, и тащите всё что ни попадя. Вот высеку тебя — сразу неповадно станет по чужим дворам шастать…
Лежавший на земле молчал, покачивая скрывавшими лицо волосами, грязными и с крупными колтунами.
— Деваха, что ль? — присмотрелся к телосложению вора Гектор. Избивать женщину не хотелось, но проучить следовало. — Так и быть… Коли раскаешься, отделаешься лишь одной плетью.
В ответ на предложение незнакомка протянула ладонь к лютне и потащила её к себе.
— Я с кем вообще разговариваю⁈ — разозлился парень. — Немую состроить решила⁈
В воздухе взвился
