к чужому двору – подъехал под резное крыльцо, спрашивает в косящатое окошко:
– Дома ли Бермята Васильевич?
Выбегает Катерина Прекрасная, отвечает Чуриле Пленковичу:
– Бермята в Божью церковь ушёл, Богу молится, до самого пола клонится, я осталась дома одна-одинёшенька. Пожалуй, Чурила, ко мне в высокий терем, в тёплую горенку: у меня там сахарные яства залежались, медвяное питьецо в чарках застоялось.
Поднимается в терем Чурила, крест кладёт по-писаному, поклоны ведёт по-учёному. Взяла его краса Катерина за белые руки, за золотые перстни, повела в тёплую горенку, посадила за дубовые столы. На белое лицо Чурилино она не налюбуется: подносит в чарке зелено вино, подкладывает осетринку с лебедятиной. Чурила пьёт-ест, наслаждается, Катерины сладкие речи слушает. Достала Катерина хрустальную доску, выложила серебряные шахматы, села играть с Чурилой.
Говорит Катерина:
– Коли я выиграю – тебя, молодой Чурила Пленкович, Бог простит, коли ты выиграешь – дам тебе сто рублей.
Выиграл Чурила в первый раз – взял с Катерины сто рублей. Выиграл во второй – взял с неё двести рублей. А как в третий раз выиграл – взял уже все триста. Бросила Катерина хрустальную доску, разметала серебряные шахматы, говорит Чуриле:
– Оттого не могу я играть с тобой в шахматы, молодой Чурила Пленкович, что не в силах смотреть на твою красу – на кудри твои жёлтые, на руки твои белые, на золотые твои перстни. Помутились мои ясные очи, на тебя, Чурила, глядючи.
Взяла она молодца под белые руки, повела его в тёплую спаленку, к пуховой перине, к крутому изголовью, к соболиному одеялу. А Чурила тому не противится, ложится с Бермятовой молодой женой. Стали они в кровати валяться, друг другом забавляться.
Прознала про то девушка-чернавушка, Бермятина верная прислужница. Сапожки она на босу ногу натянула, простой платочек на волосы набросила, побежала в Божью церковь и говорит там Бермяте Васильевичу:
– Ты, боярин Бермята Васильевич, стоишь в церкви, Богу молишься, до самого полу клонишься, а над собой невзгоды не ведаешь. Серым волком прокрался в твой терем незваный гость, залетал он в твою спаленку чёрным вороном, из твоих чарок пьёт, из твоих блюд ест, с твоей женой на пуховых перинах под собольим одеялом забавляется.
Сказал ей на это старый Бермята Васильевич:
– Ах ты, девка-чернавка! Знала бы своё дело – коров доить, телят поить, перебирала бы горох в подклети. Никто ведь, девка, у тебя не спрашивал, никто у тебя не выведывал, за язык твой никто не тянул. Проронила ты здесь, в Божьей церкви, страшные слова – такое никому не прощается. Вот что я, Бермята, сделаю. Правду говоришь – так замуж возьму, а неправду – голову снесу.
Поспешил Бермята из Божьей церкви от образов с лампадами, зашёл на свой широкий двор, а там Чурилин конь стоит. Ест конь из золотых яслей белояровую пшеницу, других коней отталкивает. Ударил тогда Бермята в решётчатые ворота, заколотил в серебряное кольцо. Выбежала на крыльцо молодая жена Катерина Прекрасная: сама в тоненькой рубашечке, волосы её разметались по плечикам, босые ноженьки зябнут без чоботов.
Говорит Бермята Васильевич:
– Что же ты, моя молодая жена, не наряжена? Встречаешь меня в одной рубашечке, волосы твои по плечикам размётаны, босые ноженьки зябнут без чоботов. Сегодня ведь у нас честной праздник, честное Христово Благовещение.
Отвечает ему Катерина:
– Ласковый мой муж, Бермята Васильевич! Разболелась я, разнеможилась, сильно расхворалась.
Её Бермята не слушает. Заходит он в свой терем, в тёплую горенку, видит там Чурилово платье, брошенное на лавку. Увидал боярин и кунью шапочку: лежит шапочка на кирпичном полу, а рядом с ней – сафьяновые сапожки.
Говорит Бермята Васильевич:
– Это вот платье цветное, сафьяновые сапоги да кунью шапочку видал я нынче на Чуриле Пленковиче.
Отвечает Катерина Прекрасная:
– Ласковый мой муж, Бермята свет Васильевич! Приезжал ко мне родной братец, они с Чурилой конями поменялись, платьем цветным побратались.
Бермята её не слушает, идёт он в супружью спаленку, видит: на тесовой кровати, на пуховой перине под соболиным одеяльцем спит крепким сном Чурила Пленкович и над собой невзгоды не чувствует.
Вынул Бермята половецкую острую саблю. То не белый кочан покатился, не зелено вино пролилось – покатилась кудрявая голова Чурилина, брызнула Чурилина кровь.
Увидала это Катерина Прекрасная, схватила острый нож, разрезала себе жилы – пустила свою горячую кровь. Так и сгинули две головушки – Чурилы Пленковича и его молодой полюбовницы. А старый Бермята своё слово сдержал: умыл-одел дворовую девушку-чернавушку, повел её в Божью церковь да там с ней и обвенчался.
Бой Ильи Муромца с сыном
чистом поле за городом Киевом стоят полотняные шатры. В одном шатре за единым столом сидят двенадцать могучих святорусских богатырей: Алёша Попович, Добрыня Никитинец, Яким Иванович, Василий Казимирович, Никита Кожемяка, Вольга-кудесник, Микула Селянинович, Ставр Годинович, Василий Игнатьевич, Михайло Потык. Сам Садко Новгородский играет там на перегудах, перебирает серебряные струночки. Старший брат им – седой Илья Муромец, он посерёдке посажен, младшие братья его славят и чествуют. Едят они сахарные яства, пьют зелено вино, чару в полпуда весом берут одной рукой, выпивают единым духом.
Как пробудился утром Илья от крепкого сна, он свежей ключевой водой умылся, тонким белым полотенцем утёрся, помолился Спасу Пречистому да Царице Небесной Богородице. Вышел Муромец из своего шатра в чисто поле, посмотрел на все четыре стороны. Видит Илья – далече-далече в чистом поле разъезжает всадничек. Палицу богатырь мечет сорока пудов, ловит её одной рукой. А как бросит мурзамецкое копьё – улетает копьё за десять вёрст. Сам он ростом с огромный холм, конь под ним, как чёрная скала. Глядючи на всадничка, седой Илья призадумался: «Кого бы мне послать попроведывать молодца? Разве что Алёшу Поповича. Алёша не столь силён, сколь хитёр да ловок; увернётся от сорокапудовой палицы, отобьётся от мурзамецкого копья».
Говорит Илья Алёше:
– Посмотри-ка, Алёша, кто там в поле забавляется.
Алёша Попович оседлал коня, все двенадцать шелковых упружинок ему застегнул, приговаривая: «Уж ты, шёлк, не рвись, да убор не гнись, что не ради красы – всё ради крепости».
Выехал Алёша навстречу всадничку, увидал могучего богатыря, закричал ему ещё издали: «Покажись-ка, подъезжай ко мне!» Как услышал Алёшин окрик неведомый всадничек, так в ответ спрашивает: «Не блоха ли подпрыгивает, не комар ли попискивает?» Задрожала от богатырского голоса сырая земля, здесь Алёша и призадумался: подломились у него резвые ножки, приупали белые ручки, помутились ясные очи. Попович обратно поворачивает,
