"Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен…"
О, "Хорста Весселя" обман,
О, этих клавишей дурман…
Пусть воды Свислочи — совсем не воды Шпрее…
Что ж победитель-инвалид
Пел у пивной себе навзрыд:
"Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен…"
Что ж победитель-инвалид
Пел у пивной себе навзрыд:
"Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен…"
— Хорош уже! — рявкнул Дамир. — Войны и победы без потерь и инвалидов не бывает! Ты бы это понимал, если бы чаще башкой думал, а не гадал каким шпателем твои любимые немцы наносили циммерит на броню танков, что давали наших пацанов…
— Ага, конечно. Только вот тебе, как и мне, известно, что вся работа поискового движения нашей страны за год — не покрывает и потерь фронта за один только день! Один день, Дамир! Сколько ещё лет поднимать твоих пацанов будут? Нас уже с тобой не будет и детей наших не будем, а в России будут продолжать по костям, оставшимся с той войны, ходить! — Резко ответил и поддержал заданный тон гитарист.
— Мужики, хватит лаяться, давайте за лопаты, поработаем. — я не хотел их разнимать, не собирался встревать в спор, хотел только быстрее закончить на сегодня раскопки, устал с непривычки и торопился наконец — то поставить точку в вопросе с этим кольцом…
Подействовало, оба продолжали бубнить себе что — то под нос, но взяли в руки лопаты, и мы продолжили.
Дамир был прав — под этими двумя бойцами были ещё, и не мало. Не нашлось ни одного медальона с личными данными, только химический карандаш и пустой сгнивший бумажник.
— Давай, пробуй ещё, Олег! — Дамир перестал копать, второй тоже положил лопату, теперь они вдвоём выжидательно на меня смотрели.
Господи, когда же этот цирк закончится? Лучше выкопать всех этих бойцов и перезахоронить нормально, без всей этой мистической шизни! Если сейчас не получится, то пошлю их… — подумал я и снова надел кольцо, надеясь, что в последний раз. Склонился над бойцом, прикоснулся к костям его грудной клетки и…
Ноги обдало холодом, обожгло, ощущение, как если выйти из бани и ступить босиком в снег. Я рефлекторно посмотрел вниз, может промочил, может вода пошла, ключ какой подземный? Хотя откуда ему взяться в этой яме? Хотел уже снять обувь, посмотреть и тут передо мной, близко, незнакомый голос спрашивает шёпотом:
— Дядь, ты чего здесь ползаешь?
Я вздрогнул и упал спиной плашмя на дно ямы.
— Ты кто такой, спрашиваю? Ты из этих, из психических что — ли? — голос уже громче, уверенней. Сначала я не видел говорящего, только нависшую надо мной тень, закрывшую свет уже заходящего солнца. Я боялся поднять голову, не решался смотреть вверх. Про холодные ноги уже и не думал, стало вообще холодно, зябко. Потное, разгоряченное жарой и работой тело колотил озноб от страха и холода.
— Мужики, началось!? Это — то самое? Дамир? Юра? — кричал я, лежа в яме, вжав голову в плечи и вдавив подбородок в грудь, как ребёнок в ожидании Бабайки, выпрыгнувшего из шкафа. Никто на мои крики не отозвался. Неужели бросили? Убежали, как только поняли, что началось…? Я сильно зажмурился и открыл глаза, смотря перед собой. Тень никуда не исчезла, даже больше — увидел, что у этой длинной тени есть вполне себе человеческие ноги, в стоптанных грязных ботинках с обмотками.
— Дядь, ты рехнулся? Чего орёшь? С деревни сбег что — ли? Так там местных давно уж нет, одни трубы печные торчат, да коровник сгоревший — стены только остались. — продолжала сыпать вопросами «тень в ботинках».
Я собрался с духом, поднял голову и посмотрел вверх. В голове пульсом стучало: «Так не бывает, не может быть, не может…». Моим глазам было не важно, что говорил мозг и они совсем не жалели, заходящегося стуком, сердца, показывая мне целиком фигуру того — кого просто не должно быть. Надо мной стоял молодой, высокий парень, в грязной, с жёлто — бурыми пятнами, солдатской шинели. С неё всё ещё падали комьями грязь и глина, будто он только что вылез из-под земли. Ещё от парня пахло… Да пахло, странно так. Не мертвечиной, не разложением, а чем — то другим. Не мог понять, все запахи знакомые и в тоже время несочетаемые. Много запахов ударили разом в нос: пыль, железо, табак, горячий суп, кровь, дым, копоть — всё и сразу через обоняние вкрутилось в мозг. Будто нюхал сразу всё, что встретилось этому человеку в последние сутки его жизни.
Я унял дрожь, опёрся об стенку ямы, встал на ноги, огляделся. Действительно, не показалось — вокруг стало темно и сыро, краски приглушённые, как если смотреть вместо фото на негатив. Только стоящий напротив солдат выглядел отчётливо. Вокруг была таже местность, только тускло всё и кроме нас — никого вокруг. Ни
