Дамира, ни Юры, только я и парень этот. Молодой, почти мальчишка, может потому меня и «дядькой» кличет, я для него совсем взрослый мужик, а может у него просто присказка такая.
Теперь я мог разглядеть его получше: лицо не обезображено, чистое, но бледное, с сероватым оттенком. Коротко острижен, худой, волосы светлые, глаза большие, любопытные, а главное — живые! Каску держит в руке и как — то по-детски ей болтает из стороны в сторону, перебирает пальцами ремешок, сам нервничает, не уверен. Может чувствует, что происходит что — то неправильное, но не знает, как выразить? Другие детали чуть не заставили меня заорать в голос, едва сдержался, стиснул зубы. Сбоку, на шее у парня рваная рана, было видно окровавленное мясо и как болтается лоскут кожи, а внутри раны — пульсирует и бьётся жилка, как канарейка в клетке. На шинели тоже, почти вся правая сторона в неровных дырах, из которых течёт кровь или сукровица. Парень ничего этого не замечает, смотрит на меня — изучает.
— Дядь, ты как тут, а? — продолжал допытываться мёртвый паренёк. Надо что — то отвечать, познакомиться с ним или что… Интересно, а можно мёртвым своё имя называть? Чёрт, что за каша в голове. Всегда такой находчивый, а сейчас впал в ступор, как дебил.
— Меня Олег зовут… — наконец — то я выдавил из себя хоть что — то членораздельное.
— О, а ты, дядь, говорящий оказывается! Я уж было подумал, что контужен или язык отрезали. Давеча видел такого дурачка местного, ему немцы, смеха ради, язык отрезали, так он всё — «ме», да «бе» … Так-то славный был малый, всё картоху нам с Яшкой таскал, подкармливал, пока мы в обороне стояли. Где интересно только брал её, куркуль этот? Слушай, точно! Яшка! Яшку не видал, дядь? Здесь должен лежать, дружок мой Яшка… Похоронить бы его надо.
Нужно что-то придумывать, так не пойдет, заподозрит неладное, попробую импровизировать. — Так похоронил Яшку, уже… — как-то неопределённо сказал я, а сам подумал: «и тебя, братик, закопали давно».
— А где все? Когда бой закончился? Почему так тихо, где канонада? Не наша же позиция, не наш окопчик? Ничего не понимаю, дядь. Меня присыпало, я только очнулся… Может наши здесь были, да забрали Яшку, а меня забыли, не нашли меня, так выходит? Где ротный, где ребята? Ты тоже чудной какой — то, дядь, не пленный, не со стороны немцев прибег? — парень выглядел растерянно, почти обиженно, ещё сильнее размахивал каской на ремне и смотрел на меня, ища в моём лице ответы.
— Да какой я тебе, дядька! Олег Иванович я, корреспондент я! — что я несу, что несу, ничего лучше в голову не пришло…
— Из газеты, из дивизионной, из той что «Вперёд на врага»? — мальчишка улыбнулся, так что даже ямочки на щеках появились и открыл рот. Картина выглядела бы умильно, если бы не рана на шее и струйки крови, текущие из-под шинели и капающие ему на ботинки.
— Так точно, из неё самой. Хотел про тебя написать, про роту вашу, про бои последние… — врал я и не краснел.
— Дядь, ой извините, Олег Иванович, я это самое… немца убил! Много убил, они из леса вышли, так я его — стерву из винтовки, потом кричу Гольцману — номер мой второй, Яшка, который… Кричу ему, чтобы пулемёт готовил, а там всего два диска, а наши ушли… — парень начал, захлёбываясь тараторить, почти с детским задором, хвастливо и в красках описывая бой.
— Да погоди, не спеши, дай запишу всё. — сказал я и хватился, что нет у меня ни блокнота, ни ручки с собой. — Ладно, всё запомню, память хорошая, рассказывай всё напишу, отменная статья будет…
Мальчишку звали Игорь Бахарев, рядовой 2-го батальона 386 — го стрелкового полка 178 — ой стрелковой дивизии. Не знаю сколько прошло времени, мне казалось, что очень долго. Вокруг отсутствовало привычное ощущение времени, а тусклое солнце будто замерло и всё не желало садиться за горизонт.
Парень всё говорил и говорил. Говорил о себе, о товарищах, о том ка было до войны, как было на ней. Иногда я прерывал его, спрашивал, уточнял. Заметил, что он как бы видит меня, а как бы и нет. Он не замечает во что я одет, пропустил мимо ушей, что нет у меня блокнота и карандаша и всё повторял постоянно, боясь, что упущу важные моменты его рассказа: «пишите, пишите, Олег Иванович, и вот про это не забудьте и про это». Я и не стал напоминать, что писать мне нечем и некуда… Дабы не расстраивать парнишку, я водил пальцем, как карандашом, по своему колену, изображая будто пишу на бумаге.
Мелькала мысль, а как с ним распрощаться, если что? Кольцо снять с пальца, и он исчезнет? Но прощаться не хотелось, парень был — мировой. Добрый, душевный — настоящий. Ребёнок, что слишком рано повзрослел. Рассудительный и наивный, непосредственный и серьезный. Вот такой вот был этот Игорёк. Когда он рассказал мне всё что хотел и что вспомнил, то сказал:
— Вы про Яшку, тоже хорошо напишите, не гоже чтобы его братишка прочитал, что смалодушничал он мальца. По-геройски сражался, напишите.
— Обязательно, Игорь, обязательно так напишу.
Потом он спросил с досадой: — Вам, наверное, уже нужно идти? Ведь не один я тут воюю, ребята тоже, каждый день «костлявую» обманывают. Только вот думаю, что я не обману… Думаю, убьют меня здесь. Хоть бы деревню эту взять, а другие может и Ржев возьмут…
Мне хотелось его чем — то обрадовать, приободрить. И я возьми да ляпни:
— Так взяли Ржев, Игорёк! Не только Ржев, всё взяли, всё вернули! Победили, давно уже! Много лет уже как Победу отмечаем! Не зря всё было, не зря…
Парень сморщился, губу нижнюю так по — детски прикусил и заговорил рывками:
