о том, что сегодня должен приготовить обед, сделать гамбургеры, нарезать лук; большой лук — тонко нарезать славно наточенным ножом. Надо бы уже сходить за ним, за ножом.
— Обед на мне, — решительно сказал он и зашагал прочь.
Когда он уходил, Тони заметила, как мягко выглядит его затылок, так похожий на перезрелую дыню.
Она последовала за ним в фургон.
На следующее утро, после того как полицейские выволокли все четыре тела из фургона — заляпанного кровью снаружи, а внутри выжженного почти дотла, — один офицер спросил у другого:
— Ты мне скажи, почему такое случается? Зачем кому-то убивать такую милую семью? Да еще с такой жестокостью… все спалить потом…
Второй офицер, сидя на огромном камне и напряженно глядя на напарника, произнес слабым голосом:
— Какие-то психи поработали.
В ту ночь, когда высокая луна была до белизны доведена, огромный камень, что лежал у моря, поев сполна и ярости, и горя, расправил щупальца и по песку скользнул, скатился в воду — но поплыл, не утонул.
И рыбы, что близ камня сонно вились, друг другу вдруг в бока со зла вцепились.
Поезда, не везущие никуда
Посвящается Ли Шульцу
Крапчатый солнечный свет танцевал на восточной стороне поезда. Ветви огромных вишневых деревьев тянулись вдоль путей и почти касались вагонов, но не совсем; они были подстрижены, чтобы не дотягивать до них. Джеймс Батлер Хикок задумался, насколько далеко простираются их ряды. Он прислонился к окну пульмановского вагона и попытался взглянуть на рельсы. Скорость, на которой гнал поезд, тени, отбрасываемые деревьями, и застарелая болезнь зрения не способствовали тому, чтобы попытка стала удачной; темная баюкающая линия все тянулась и тянулась перед глазами.
Откинувшись назад, он ощутил нечто большее, чем благоговейный трепет. Джеймс видел знаменитые японские вишневые деревья западных равнин — одну из великих вишневых дорог, которые тянулись вдоль путей от середины континента до черных холмов Дакоты.
Повернувшись, он взглянул на жену. Та спала, ее симпатичное курносое лицо чуть портили надутые губы и мелкие морщинки вокруг глаз. В последние годы образ ее все заметнее ужесточался — вкрадчиво, исподволь — и таким оставался теперь даже во сне. А когда-то на ее лице не читалось ничего, кроме радости, мечтательности и надежды. Теперь Джеймсу было больно смотреть на нее.
На какое-то время он снова отвлекся на деревья за окном, позволив перестуку колес, свисту веток над головой и их теням погрузить себя в приятную дрему.
Через некоторое время он открыл глаза и увидел, что жена встала со своего места. Скорее всего, она вернулась в спальный вагон. Присоединиться к ней Джеймс не спешил. Достав карманные часы, он посмотрел на них: проспал чуть меньше часа.
Они с Мартой Джейн позавтракали пораньше, решили посидеть в вагоне-салоне и понаблюдать за прохожими. Но оказалось, что они совершенно не интересуются своими попутчиками и друг другом, и оба уснули.
Что ж, он не винил ее за то, что она вернулась в постель, хотя в последнее время она проводила там слишком много времени. Но и компания из него в то утро — впрочем, как всегда, — была так себе.
Крупный мужчина со светлой козлиной бородкой и усами цвета пшеницы прошел по проходу, заметил свободное место рядом с Хикоком и сел. Достав трубку и кожаный кисет с табаком, он с надеждой обратился к нему:
— Могу я попросить у вас прикурить, сэр? О, спасибо. Меня Коди зовут. Билл Коди — к вашим услугам.
— Джим Хикок. Взаимно.
Они обменялись рукопожатиями.
— Это ваша первая поездка в Дакоту? — спросил Коди.
Хикок кивнул.
— Прекрасный край, Джим, просто прекрасный. Японцы в свое время, может, и были для нас как заноза в шее, но в изящных садах им равных нет — с этим не поспоришь. Белые люди не смогли бы и полынь вырастить там, где они такие чудеса устраивают.
— Совершенно верно, — согласился Хикок. Он достал бумагу и табак, скрутил себе папиросу. Делал это медленно, скрупулезно, будто ожидание и подготовка значили больше, чем событие-итог. Покончив с готовкой папиросы, он поднес к ней зажигалку «люцифер» и выглянул в окно. Маленький и красивый каменный храм, расположенный среди вишневых деревьев, пронесся мимо.
Оглянувшись на Коди, Хикок сказал:
— Я так понимаю, это не первая ваша поездка?
— Нет-нет. Я занимаюсь политикой. Можно сказать, что-то вроде посла. Мне поручено много ездить. Закреплять отношения с японцами, знаете ли. В общем и целом, я способствую расширению Вишневой дороги в Штатах по договору с японцами.
— Верите, что будет еще война?
— Сложный вопрос. Но теперь, когда сиу и шайены вновь объединились, мне кажется, проблем с краснокожими у нашего желто-белого союза будет немало. Особенно если брать во внимание прошлую неделю…
— А что такого случилось на прошлой неделе?
— Так вы еще не слышали?
Хикок покачал головой.
— Сиу и несколько шайенов под командованием Бешеного Коня и Сидящего Быка вырезали генерала Кастера и японского генерала Миямото Ёсию.
— Что, обе кавалерии?
— Обе, до единого мужа. Ни американские солдаты, ни самураи не устояли.
