class="p1">Как оказалось, мама варила суп, но не уследила за уровнем воды — и вышла каша. За это её никто не укорял, а наоборот, радовались, что еда не сгорела. Вот только специй у нас не было, из-за чего каша вышла пресноватой. Зато тыква в качестве десерта зашла на ура. Смолотили её всю без остатка. Гав с довольной физиономией прислонился к стене и икнул.
— Спасибо, хозяюшка. Было вкусно.
— Ещё бы, — деловито заявила мама и расплылась в счастливой улыбке.
— Мам, а где ты ты так научилась готовить? — спросил я, доедая свою порцию тыквы.
Мама лишь отмахнулась.
— Пожила на полном обеспечении Архарова, вот и научилась.
В её словах сквозила обида. А учитывая то, что мама батрачина на старуху и потрошила рыбу для продажи, могу предположить, что в лучшем случае её обеспечивали продуктами, а готовить их приходилось самой. Если это полный пансионат от моего папаши, то как же она жила раньше? Гаврилов достал пачку сигарет и спички, запихнул в рот папиросу, но напоролся на наши с мамой строгие взгляды.
— Что не так? — возмутился было он.
— Зля я тебя подлатал. Всё лавно подохнешь от кулева, — покачал я головой и запихнул в рот последний кусок тыквы.
— Если хочешь курить, то кури в окно, а лучше на улице, — строго заявила мама.
— Неженки, — фыркнул капитан и отправился открывать форточку.
Я же посмотрел на маму. Она выглядела отлично. Да, немного устала, не мешало бы сходить в баньку помыться, но было в ней какое-то величие, что ли. Это и заставило меня задать вопрос, который ранее вечно был не к месту.
— Мам, а какая у тебя девичья фамилия?
— А это важно? — тут же помрачнела она.
— Елизавета Максимовна, мне тоже интересно. А то ваш образ не слишком-то вплетается в родовые черты Архаровых. — Гав чиркнул спичкой и, подпалив сигарету, затянулся.
— И какие же у них черты? — хмыкнула мама.
— Ну-у-у. Такие. — Капитан взмахнул в воздухе тлеющей сигаретой, нарисовав окружность, как будто это что-то объясняло.
— Округлые? — прыснула со смеху мама.
— Что? Нет. Я хотел сказать, хладнокровные, решительные.
— А я, стало быть, нерешительная? — нахмурилась мама.
— Я такого не говорил, — тут же встал в защитную позу капитан, но тут понял, что с ним играют. — Да ну вас, Елизавета Максимовна.
— Да ну меня — куда? — усмехнулась мама, стрельнув глазками.
— Гхм. Вообще-то я тут. Если хотите устлоить блачные иглища, то дождитесь, пока я выйду из-за стола, — подал я голос.
Услышав это, мама удивилась и метнула в меня полотенце. Я с лёгкостью уклонился.
— Станислав Карлович, вы слышали, какой у нас тут умник?
— Да, Елизавета Максимовна. Сдаётся мне, что утренняя тренировка была слишком лёгкой, вот у него и остались силы, чтобы чушь молоть. — Гав затянулся и выпустил в окно облако дыма. — Ну ничего, это мы исправим, — просипел он.
— Эй! Что началось-то? Нолмально же общались! — воскликнул я, вскочив из-за стола.
Мама тут же залилась звонким смехом, а капитан на неё тайком посмотрел и улыбнулся.
— Ой, Мишка. Развит ты не по годам, конечно, — сказала мама, вытерев рукавом навернувшуюся слезу. — Фамилия моя Багратионова.
Гав, стоявший у окна, присвистнул.
— Хрена себе! — Капитан тут же замялся и добавил. — Извините. В смысле, вы последняя из почившего рода князей?
— Скорее всего, последняя, — с грустью в голосе сказала она. — Если бы мой отец решил бросить Кёнигсберг и отступить, то выжил бы весь род. Да, мы бы жили на птичьих правах, на чужих землях. Но жили бы. В итоге, своей выходкой он спас другие рода, но наш род уничтожил подчистую.
— Теперь понятно, почему у Михаила такие задатки в два года, — хмыкнул Гав и, не докурив, выбросил бычок в окно. — В вашем роду было три абсолюта, а подобным в империи мало кто мог похвастаться.
— Вот именно. Было три абсолюта… — Мама замолчала и с тоской уставилась в окно.
— А что случилось, почему дед умел? — спросил я, но от мамы ответа не получил. Она мыслями улетела куда-то далеко.
— Было расширение аномалии. Тогда погибло много славных бойцов. К примеру, мой отец. — Гаврилов потянулся к пачке сигарет, достал ещё одну папиросу, подумал секунду и засунул её обратно. — Пойду подышу.
Капитан вышел из дома, а я погрузился в раздумья. Это что выходит? Я из княжеского рода? Забавный выверт судьбы. Я сын княгини без княжества, и в то же время, баронский сын, живущий жизнью детдомовца. Впрочем, жаловаться мне не на что.
Тем более, что благодаря маминому рассказу, я понял одно. Дед до последнего сражался за свой дом, а значит, в Кёнигсберге должны были остаться родовые артефакты. Однажды я туда попаду и отвоюю наше с мамой княжество. Да, звучит амбициозно для двухлетки, но вы уж извините. Я, на секундочку, хочу остановить войны на всей земле, а освобождение жалкого княжества — это даже не цель, это средство.
* * *
Тюмень. Резиденция графа Малышева.
Сергей Алексеевич гулял с дочерьми в парке. Наслаждались пением птиц, любовались тем, как природа оживает. Граф мило улыбался. Шутил, а в душе проклинал идиота Черчесова. «Придурок! Не мог подождать пару дней? Я почти подготовил войска к нападению!» проносилось в его голове.
Малышев был отличным актёром и ни единый мускул на его лице не дрогнул от этих мыслей. Так было до тех пор, пока из поместья не выбежал всклокоченный дворецкий. На вид дворецкому было в районе шестидесяти лет, но бежал он, как молодой парень, позабыв про скрюченную спину. Подбежав к графу, дворецкий, задыхаясь, поклонился и сказал:
— Ваше сиятельство. Вы должны услышать одну новость.
— Это так срочно? — меланхолично спросил Малышев и посмотрел на дочерей.
Снежана и Виолетта. Два ангелочка, которых он всеми силами оберегал от опасностей внешнего мира. Оберегал вполне успешно, из-за чего превратил девочек в домашних питомцев. Они, словно птицы, были заперты в золотой клетке. Да, безопасно, но разве это жизнь? О слове «свобода» они знали лишь из многочисленных книжек, которые читали ежедневно и мечтали однажды увидеть большой мир.
— Да, ваше сиятельство. Вопрос чрезвычайной важности, — кивнул дворецкий, отчего Малышев тяжело
