хватит, – Лейла улыбнулась, – похоже, мне хватит вина на сегодня.
– Ты меня удивляешь, Лейла. – Подруга ответила только через несколько секунд и как ни в чем не бывало продолжила: – Вино тут неплохое, правда?
– Или ты думаешь, лайк … Этани отличила бы мои домашние задания от работ своих участников?
– Да уж, эта точно не отличит, – выдохнула Ханна.
– И правда, как она эт олл могла стать директором Триеннале… – Лейла предприняла еще попытку задобрить подругу и, увидев просиявшую Ханну, спросила: – А про что вообще все эти Триеннале, что там происходит, расскажи?
– Каждое Триеннале – крупное значимое событие, к которому идет долгая подготовка. Их всего четыре по всему миру. – Ханна с облегчением вернулась в роль лектора. – Обычно они региональные, в них участвуют только художники из соседних стран. И все равно это возможность прикоснуться к мировому арт-процессу, туда привозят и самих художников, и оригиналы их работ.
Лейла изо всех сил демонстрировала очарование подругой, и та, как бы не замечая, продолжала:
– Здесь, в Палестине, совсем другой масштаб. Даниэль много лет назад взял Ближневосточное Триеннале под свое крыло, привлек теперь и Почту Хайфы. Поэтому сюда привозят самых значимых художников со всего мира: и работы, и самих авторов. Даже из социалистической Англии, представляешь?
Лейла молча кивала.
– Самый главный день – это открытие. На нем будут все художники, знаменитости, президенты стран, послы, меценаты вроде Даниэля. Фуршет перед церемонией и вечерние приемы – хорошая возможность со всеми познакомиться. В этот раз привезут журналистов из самых разных стран, и церемония открытия будет транслироваться по всему миру, причем в прямом эфире. Такое будет впервые. Это безумно дорого, но поднимет статус нашего Триеннале в заоблачные выси. По всей планете зрители в главных мировых театрах и просто по ТВ будут следить за церемонией. Что-то вроде трансляций в Большом дворце искусств, на которые мы ходили.
– Рилли вау, впечатляет. – Лейла продолжала смотреть с деланым восторгом, отражая в глазах все звезды ночного неба за стеклянным куполом.
Внутри танцевала вселенская радость. Все складывается как надо, пресловутый пазл сходится воедино. «То, что нужно», – прошептала себе.
Начали подавать фруктовые десерты и чай. Подруги еще немного поговорили про Триеннале и потом отправились по домам.
* * *
Наутро Лейла проснулась в тревоге, хотя ничего такого ей не снилось. Не радовал вид на небоскребы и озеро из панорамных окон спальни. Даже за завтраком на балконе, а обычно это было самое любимое ее время, все вокруг казалось наэлектризованным. Как всегда громко и отчетливо пели птицы, и их не было видно, будто трель шла из динамиков. Лейла не могла остановить поток мыслей, который независимо от нее ускорялся и несся куда-то. Идея обретала реальные очертания, и от этого становилось жутко. Только на Ханну рассчитывать теперь не приходилось.
«Вот так, дружи-дружи, а когда понадобится что-то, тебе даже не помогут». Лейла чувствовала себя обманутой, хотя понимала, что это она вчера должна была казаться подруге странной. Как и всем остальным вокруг: пришло время посмотреть правде в глаза. Ханна, скорее всего, еще и ревновала ее к творчеству. Она и сама давно хотела попробовать себя как художник, но боялась рисковать именем, давить репутацией известного галериста и консультанта. Подруга рассказывала, что пробовала делать что-то анонимно, но отзывы были весьма сдержанными, и она эти затеи оставила. Если Ханна так строга к себе, то помогать каким-то авантюристам-новичкам и подавно не хотела, понятное дело.
Но и без подруги все теперь казалось простым. Надо только проникнуть на открытие со своими работами, приглашение Лейла раздобудет. А там постараться каким-то образом вывесить свои творения хотя бы ненадолго, привлечь внимание журналистов. Здесь у нее было много опыта. Только бы еще и картины нарисовать.
И она пробовала, искала образы целыми днями. Занятия с египтянином закончились, теперь ничто не отвлекало от новых и новых ватманов с надписями и рисунками. Горы туфель заполняют ватман, выпадают из него: «Идеи юдофобии и обувь уничтоженных евреев». Много серых зигующих человечков и один красный, посередине, опустил голову и скрестил поднятые руки: «Не соглашайся со злом, даже если все вокруг согласились». Овал лица и усы Адольфа, сзади контур Большого дворца искусств Хайфы и костер: «Осторожно, безумие заразно!» Звезда Давида, выведенная крошечными росчерками, сплетающимися друг с другом повторами слова jew jew jew. Полумесяц штришками арабской вязи, единственным словом, написание которого она знала, именем Лейла, папа дарил ей такой медальон. Сжатый черный кулак из слов I matter. Пусть будет триптих, надпись поверх трех ватманов: «Вы лучше? Они хуже? Вы страдали? Согласись три раза и убей первым». Большое сердце, раненое, плачущее кровью, как слезами: «Пусть зло остановится на тебе, не передавай дальше». Горбатый человечек с нацистским знаком вместо сердца («они не поймут, ну да ладно») и знаменитыми квадратными усиками. Изо рта выходит пузырь со словами: «Я лучше, я имею право, потому что …» Следом варианты с продолжением: «Я белый», «Я страдал», «Я ариец», «Я черный», «Я еврей», «Я избран Богом», «Я веду священную войну», «Я чистой расы», «Я сильней», «Я в меньшинстве», «Меня обижали», «Меня отвергали».
Так пролетела неделя. Очнувшись, Лейла нашла на кухне завалы из немытой посуды и пустых упаковок из-под еды на заказ. Сложив пакеты и коробки друг в друга, вынесла к мусоропроводу, забрала почту, вымыла посуду и протерла столы, открыла все окна и запустила робот-пылесос. После недельного заточения дома он казался урчащим живым существом.
В обед позвонила Даниэлю в клинику, поблагодарила за именное приглашение на Триеннале, которое тот прислал. Доктор спрашивал про самочувствие, и да, он вернулся из Европы, было бы здорово пообедать или поужинать вместе, но позже, при случае, как он будет в Хайфе. Лучше даже вместе с Ади, Лейле не помешает договориться о новых проектах – Даниэль все устроит. Они с доктором столько уже не виделись, Лейла почти расстроилась из-за такой очевидной теперь дистанции, но была слишком увлечена своими рисунками.
Ее с Ханной звала на открытие еще и Этани. Лейла с усмешкой представила, как одновременно радовалась и злилась такому приглашению подруга. Триеннале начиналась уже на днях, надо позвонить Ханне и договориться, где они встретятся.
Ватманы были готовы. Лейла до самого вечера продолжала думать, как лучше всего показать журналистам эти работы, но толковых идей не появилось. Она отложила мозговой штурм на завтра и пару часов гуляла по своему району, любуясь отражениями небоскребов в искусственных озерах. Потом выпила пару бокалов вина на балконе, легла в кровать. Засыпая, думала снова,
