как тогда, сидя с Давидом у озера: все-таки она тут не зря.
Солнце взошло и уже садилось. До обеда Лейла опять ходила по дому туда и обратно: приседала то на диван, то на краешек кровати. Плавала в бассейне на крыше, только расслабиться на лежаке под солнцем не получалось. Триеннале открывалась уже завтра, а четкого плана, что делать, так и не было.
В голове бешено крутилась только мысль о воде доктора Натансона и информационной кампании вокруг нее. Чтобы не создавать проблемы с нехваткой ресурсов, таким «долгожителям» вовсе не обязательно скрываться или сокращать жизнь остальных, как говорила Ханна. Достаточно всем «неизбранным» под видом той же воды или чего-то еще прорывного давать плацебо и жить открыто, быть лучшей витриной для товара, еще и денег сделать. Вуаля, вот и маркетинговый план. Хотя при желании так же могут пиарить и что-то совсем уж вредоносное … Одергивала себя: о чем она вообще, завтра же выставка.
А вот продумывать, что делать на Триеннале, совсем не хотелось. Последствия этого тоже: что ж, прощай новая уютная жизнь в Хайфе. И все равно какая-то неуправляемая энергия, решимость переполняли Лейлу. Надо пронести и выставить работы, раз уж в одном месте и в одно время собирается мировая верхушка политиков и художников, раз это увидит весь мир. Трансляции были единственным окном в другие страны, все смотрели их. Да, надо только попасть в прямой эфир. Главное, пронести работы, а там, на месте, она разберется.
Лейла с вечера приготовила аккуратное черное платье и белый кружевной воротник. Перебрала выстраданные работы, выдохнула: «Такие они у меня беспомощные. Ну да ладно». Положила рядом тубус, одолженный загодя у Ханны в галерее. Выпила последний оставшийся бокал вина и легла спать.
Глава 5
Наступил день икс, Лейла проснулась еще до будильника. В голове – ясность, в теле – энергия и решимость. Плана действий так и не появилось, но что-то двигало руками и ногами, наполняло драйвом. «Может, я и правда психопат?» – Лейла кокетливо поправила объемный кружевной воротник, забрала волосы в хвост, надела очки-нулевки в строгой оправе. Подмигнула зеркалу: «Чтобы никто не догадался: я совсем не знаю, что делаю». Собрала с пола рисунки, свернула в тубус. Позвонила охраннику и попросила вызвать такси. У выхода из квартиры снова улыбнулась отражению и отправила ему воздушный поцелуй. Спустилась на лифте и выплыла в почти беззвучный, тихо гудящий перед наступлением жаркого дня город. Машина ждала у подъезда.
* * *
Около Большого дворца искусств творилось невообразимое. Толпы перетекали друг в друга, расходились и вновь смешивались в огромной очереди. Лейла даже не догадывалась, что в Хайфе столько людей, хотя и слышала, что многие специально приехали на Триеннале из ближних и даже дальних стран. Уже за пару кварталов от парка перед БДИ все было огорожено невысокими заборчиками и кордонами полиции. Издали чернели прямоугольники огромных экранов, на которых мерцал золотой логотип Палестинской Триеннале.
Территория искусства начиналась еще до кордонов. Тут и там были разбиты палатки, в них продавали изображения небоскребов и песочных домиков с фруктовыми садами и оливковыми рощами, портреты мужчин и женщин в национальных одеждах стран Аравии. Как-то на прогулке Давид долго восхвалял палестинские мужские «халаты», как он их назвал – мол, ему подошел бы такой бесхитростный гардероб. Лейла всегда смеялась шуткам друга, дивясь звуку собственного смеха. Счастливые это были дни. Но она отвлеклась. Подошла к первому входу.
Стараясь выглядеть устало и обыденно, мол, она тут своя и точно ничего не замышляет, Лейла протянула именной ВИП-пригласительный. С ним не должно возникнуть вопросов к тубусу на плече. Сработало: ей нарочито обрадовались, показали на красную дорожку справа вдали. Полицейский объяснил, что ВИП-гости проходят через вход с противоположной стороны, не смешиваясь с толпой, но, раз уж она подошла сюда, ее тоже, конечно, пустят. Лейла поблагодарила, она знала про отдельный вход, но не хотела столкнуться с другими гостями доктора Натансона раньше времени. Даже позвонила с утра Ханне и соврала, что появилось срочное дело в другом конце города, чтобы встретиться с ней уже внутри.
В парке перед главным входом в БДИ были разбросаны стенды с живыми цветами, картинами местных художников, традиционными украшениями и красивыми безделушками. Сквозь гул толпы звучала музыка: на одной из площадок играл пианист за белым роялем, скрипач и два музыканта с местными инструментами, похожими на большие гусли или круглые балалайки. Лейла засмотрелась на яркие панно из морских ракушек и песка, потом – из золотистых масок, такие носили некоторые арабские женщины в старину. Залюбовалась местными украшениями в деревянных рамах под стеклом. Вспомнила, что такие же видела в холлах клиники доктора Даниэля. Он рассказывал, что эти работы местной художницы часто принимали за настоящие драгоценности и воровали. Действительно, легко было спутать, настолько они завораживали объемом и блеском. А вот и сама художница, без тени улыбки, но все равно на редкость гармоничная пожилая женщина в многослойном цветном платье, чем-то похожем на украинский или белорусский наряд.
Один из пакистанцев со стенда недоуменно посмотрел на черный футляр на плече Лейлы. Она улыбнулась, как всем сегодня, невинно и мило: «Мои работы». Тот насупился: «Какие работы? А есть разрешение? После пяти сказали ничего не проносить». Позвал филиппинца, тоже работника стенда, и другого пакистанца в классическом костюме, видимо, их супервайзера. Ох, теперь Лейла постаралась убрать с лица даже намек на дружелюбие и сделать его надменным, раздраженным, а для этого действительно разозлиться.
– Как это все понимать? Что это лайк вообще происходит? – Ее потряхивало, то ли и правда от гнева, то ли уже от страха. – Я прилетела из самого Амстердама по приглашению Даниэля Натансона. Только с самолета! А тут какой-то … кто-то меня еще останавливает! – Громко дыша, Лейла нашла в сумочке и стала медленно вытягивать золотой пригласительный.
– Простите, мэм, все окей, мэм, не беспокойтесь, мэм, извините, мэм, – заладил нарядный пакистанец. Одновременно он остановил рукой ретивого подчиненного и что-то негромко шепнул ему.
«Фу, пронесло», – внутри Лейла успокоилась.
Увитые цветами стенды с палестинскими ремеслами остались позади. Люди теперь шли медленней и сгущались в толпу задолго до бокового входа в здание БДИ. Справа, не очень далеко, пустовало огороженное пространство с красной дорожкой, она тянулась к центру здания. Лейла осмотрелась: пара охранников у ближайшего входа «для простых смертных», там пока закрыто, обычных зрителей могут и вовсе не пускать до конца официальной церемонии. А вот в конце красной дорожки большие двери настежь распахнуты
