вроде даже и вообще до неузнаваемости изменять себе внешность… но это было сложно и, кроме того, требовало постоянного самоконтроля. По крайней мере, у Аспида, когда он из чистого любопытства однажды попытался попробовать, ни разу не вышло осознанно даже поменять себе цвет глаз или волос. «Да и зачем бы, малыш? – сказала ему ещё тогда, кажется, донья Милис. – Другие тули-па, как правило, всё равно обладают подлинным видением. И ты тоже обладаешь, мальчик мой, только тебе ещё нужно для этого слегка потренироваться… А ради смертных устраивать подобный маскарад и вовсе глупо. Существует миллион способов заставить их подчиняться тебе, не прибегая к таким сложностям…»
Они тогда сидели рядом на чёрной мраморной скамье у покрытой затейливой мозаикой стены, а сквозь разлом в стене виднелись заросли тонких, покачивающихся от лёгкого ветра шипастых лиан, освещённых мутным серо-зелёным светом, и Правительница ещё рассеянно гладила кончиками пальцев дымчатого полупрозрачного то ли мангуста, то ли длиннохвостого хорька, свернувшегося клубком у неё на коленях.
Как здорово было бы сейчас снова оказаться там, в прошлом. Когда ничего ещё не произошло…
Не удастся, конечно. Сейчас все старшие тули-па считают его, наверное… даже думать неохота, кем…
– Что они с тобой теперь сделают за то, что ты попался? – негромко спросила стоящая у окна женщина, не поворачивая головы.
– Совершенно не твоё дело… – Аспид сжал зубы.
– Почему ты позволяешь так с собой поступать?
– Потому что это справедливо, – упрямо проговорил он.
– Что же с вами там творят, господи боже…
Женщина судорожно вздохнула, потом подошла и присела рядом с ним на краешек кровати.
– Знаешь, ты ведь совсем не кажешься мне плохим человеком, – тихо сказала она. – Что привело тебя к тули-па? Что тебя рядом с ними держит? Тебя ведь просто используют, используют как инструмент, неужели ты не понимаешь этого?
Её интонации, а может быть, её взгляд неожиданно напомнили Аспиду что-то неопределимое… навсегда и безвозвратно утраченное. Перед глазами на долю секунды отчего-то мелькнул образ, вынырнувший из какого-то давнего полузабытого сна: он вот так же лежит лицом вверх на кровати – немного странной кровати, окружённой высокими тонкими решёточками, – разглядывает свои пальцы, зацепившиеся за эти решёточки… Над головой – едва заметное кольцо белого света, а темнота вокруг этого кольца – густая, но вовсе не страшная, и пахнет эта темнота почему-то сладким молоком.
А рядом… поднимает голову от чего-то, лежащего на коленях, улыбается: «Ты ведь уже понимаешь, когда я тебе читаю, маленький мой, правда?»
Аспид непроизвольно мотнул головой.
…вот ведь глупости какие…
«Ты в плену, слюнтяй сопливый. В плену и в наручниках, забыл?»
– Меня… никто не использует, – мальчик непроизвольно шмыгнул носом. – Мы просто… просто добавляем справедливости в этот мир… вот и всё.
– Да при чём же здесь справедливость?
– Вильф бы тебе объяснил…
– Со мной этот Вильф вряд ли стал бы разговаривать, – покачала головой женщина.
– Тоже верно…
– Послушай… – она на секунду задержала ладонь над левой стороной его груди. – Ты ведь оказался там, внизу, только потому, что испугался, что люди погибнут, верно? Я успела увидеть… Ты поступил как воин. Настоящий воин всегда боится за других, а не за себя.
– Мне не нужна ничья жалость! – отрезал Аспид. – Тем более твоя…
– А почему ты решил, что это жалость?
Мальчик вновь сморгнул невольные слёзы. Только сырость здесь сейчас разводить не хватало… Аспид пересилил себя и заставил улыбнуться; улыбка вышла больше похожей на болезненный оскал.
– Вы приволокли меня сюда, – начал он, пытаясь сделать так, чтобы голос не дрожал. – Сковали мне руки, чтобы я не мог принять зверя… и теперь вот ты сидишь здесь… смотришь на меня сверху вниз… и объясняешь мне, каким должен быть настоящий воин?! Знаешь, это не слишком умно…
Некоторое время светловолосая ничего не отвечала, со странным выражением глядя ему в глаза. Потом снова вздохнула.
– Наверное, ты прав, – медленно произнесла она, поднимаясь. – Это всё с самого начала было глупо и жестоко. И совершенно бессмысленно. Поверь, никто из нас не хотел причинять тебе боль.
Женщина снова отошла к окну и взяла со стола пульт от силового замка. Аспид следил за ней неверящими глазами.
Светловолосая нажала на кнопку, и в тот же момент магнитные запоры на его запястьях звонко щёлкнули, открываясь.
Аспид не позволил себе потратить ни единой лишней секунды на удивление или размышления. Молниеносно, как на тренировке, он вскинул к груди сведённые руки, и в следующую же секунду его фигура растаяла в воздухе, растворяясь в облаке мучнистого желтоватого дыма.
Аспид прыгнул сразу же на самый большой угол, на который он только сумел растянуться спустя четыре с лишним часа полной неподвижности. После года тренировок скачок окончательно перестал ощущаться похожим на обычный полёт, как это бывало в самом начале – скорее он походил именно что на бесконечное растягивание в пространстве, когда Аспид почти переставал ощущать собственное тело. «Точка притяжения» тоже выбиралась уже не глазами, а словно сразу разумом, видимая мальчику точно так же отчётливо, как те мысленные образы, возникающие в сознании, когда он в Цитадели использовал Сферу, чтобы заглядывать во внешний мир.
Впрочем, словами это всё объяснить было практически невозможно – во всяком случае, гораздо сложнее, чем выполнить. Тули-па, в отличие от смертных, вообще старались не изобретать лишних слов там, где какую-то технику можно было просто продемонстрировать или объяснить с помощью мысли. «Как глаза тули-па видят во тьме, так и разум тули-па в действительности не нуждается в человеческой речи, малыш Аспид, – любила повторять донья Милис. – От смертных привычек трудно избавиться полностью, но и потакать им слишком уж сильно тоже не стоит…»
Как бы то ни было, точку притяжения Аспид в этот раз выбирал, практически не размышляя, поэтому не было ничего удивительного в том, что он оказался так близко от дома – на запылённой, засыпанной мелким песком обочине узкого шоссе прямо рядом с квадратным синим указателем «Луга – 5 км». Кажется, здесь было позднее утро, почти полдень – по крайней мере, если судить по теням от стоящих вдоль дороги высоких серых фонарей с бетонными ножками, похожих на перевёрнутые поварёшки.
Аспид бездумно побрёл в сторону от шоссе, меж зарослей облезлых берёз и высоких елей, не замечая, как мокрые колючие ветви хлещут его по лицу. Лес вокруг, постепенно становящийся всё гуще, почему-то дарил ему обманчивое ощущение безопасности.
Небо над головой было пронзительно-синим, а ковёр осенних листьев, укрывающий землю между голыми деревьями, пестрел красным, жёлтым и коричневым. Аспид присел на заросший плоскими грибами пенёк, похожий
