академика или доктора, а мне было настолько страшно, что я просто закрывалась и шла к цели, точнее, толкала к ней Макара, чтобы просто доказать, что мой выбор тоже может быть удачным. И он им стал.
— Это всего лишь слова… — произнесла я и сделала шаг по тропинке из тротуарной плитки. Макар шагнул следом, но не догонял, а так и шёл позади.
— Но именно они дали мне понять: если весь мир будет против, ты одна будешь "за".
Я свернула на дорогу и направилась в сторону леса. Молчали, только шорох шагов напоминал мне, что бывший муж идёт следом.
— А ты? — спросил Макар и протянул ладонь, чтобы я не оступилась на неровной тропке. Я вложила свои пальцы в его руку и внутри блаженного зажмурилась от тёплого и сильного прикосновения. — За что ты…
Полюбила?
Не знаю.
Может быть, мне отчаянно хотелось стать хоть для кого-то не возможностью порицать, а, наоборот, восхищаться. Может, я просто бежала из родительского дома, потому что устала следовать никому не нужным правилам. Может, мне хотелось свободы, а в такой, как моя семья, она могла наступить, когда из-под опеки отца уходишь под опеку мужа, а может…
— Наверно, я на самом деле верила в тебя. Просто потому, что никто не верил в меня. И это больно. И я не хотела, чтобы ты понял эту боль…
А ещё меня вдохновляли его чувства. Они не были тайной, и всё видели, как Макар ко мне относится, а моя жизнь в стерильности, в холоде и без малейших признаков эмпатии была безвкусной, пресной. И я тянулась к этим его чувствам, что как острый жгучий перец, как аромат молотой гвоздики заставляли все внутри переворачиваться. Я упивалась гаммой эмоций несколько лет брака, и логично, что мне хватало только их, мне даже постель неинтересна была первые годы супружеской жизни. Но, видимо, именно тогда появились красные сигнальные флажки, что так неправильно. Пьянящее чувство свободы, того, что я хозяйка своей жизни, не давали мне этого понять, и мы катились в бездну. Вместе и каждый по отдельности.
— А ещё, Макар… — я посмотрела на бывшего мужа. — Я для тебя была всем. В самом начале я была для тебя всем, а ко мне никто так не относился… и я… Я любила тебя за твою любовь.
— А сейчас… — он намеренно не договаривает фразу, потому что, вероятно, боится получить отрицательный ответ, но я никогда бы не сказала ему, что что-то способно выкорчевать у меня из сердца все чувства к нему. Но и о чувствах я тоже не скажу, потому что они неправильны, слишком динамичны и будут карт-бланшем для Макара.
Я промолчу.
— Чего ты хочешь? — спросил Макар и открыл калитку, что вела в лес. Я с сомнением посмотрела на заросшую тропу и покачала головой. Развернулась к дому.
— Родить здорового малыша.
Вдоль тропинки тянулся к солнцу ещё слабенький клевер, который распускал слишком длинные стебельки, чтобы на конце дать набухнуть непропорционально большой головке цветка.
— А ты? — я оторвалась от зелёного ковра травы и уставилась на Макара. Мне действительно было интересно, чего он хотел именно сейчас. Макар опустил глаза на дорогу, пнул особо выпирающий камень и как-то с горечью и злой усмешкой признался:
— Вернуть тебе твою жизнь…
Я тоже криво усмехнулась, понимая абсурдность желания. То, что было, нельзя забыть, всё равно это будет всплывать в моей жизни. И Макар прав, яд недоверия будет губить сильнее, чем цикута или стрихнин. В итоге останутся два несчастных человека и никому не нужный ребёнок.
А он очень нужный.
С содроганием я вспоминала, как лежала в холодной палате и мне проверяли маточные трубы, как каждый раз с замиранием сердца смотрела на тест, шепча глубоко внутри себя, чтобы хоть этот раз был удачным, как плакала втайне ото всех, когда раз за разом понимала, что критические дни всё же наступили. Поэтому ребёнок очень нужен. Я хочу всем сердцем. И мне не понять, как некоторые могут сходить на аборт, как могут сдать ребёнка в детский дом, как бросают детей на родственников.
Мне не понять.
— Почему мы говорим об этом сейчас? — вторгся в мои мысли муж, и я с печалью признала:
— Потому что в конце всегда хочется вспомнить начало.
Хорошо? Нет…
Глава 46
Сердце обливалось кровью.
Имею ли я право лишать ребёнка отца? А из Макара получился бы отличный папа. Не такой, как мой, что всё время был рядом, но постоянно «отсутствовал» в моей жизни. Нет. Макар стал бы замечательным отцом, потому что он знает цену ребёнку.
Цену, которую мы оба заплатили.
Мой отец не особо хотел детей и женился на маме, только когда она забеременела. Бабушка — бывшая аристократия, ребёнка вне брака не потерпела и вынудила сходить и расписаться. Мать, которая вечно стремилась к хорошей жизни, сразу вцепилась в свекровь и стала перенимать всю эту напускную и ненужную официальность: вечерние разговоры про поэтов, литературные вечера, идеальные фарфоровые кошки в серванте. А отец, он всегда смотрел на это с обречённостью приговорённого. Он хороший папа и всегда, больше остальных, помогал мне. К нему я приходила жаловаться на маму и бабушку, и хоть он никогда не вмешивался в воспитание, я была ему благодарна за саму возможность быть услышанной. По факту, оборачиваясь на своё детство, я всё сильнее понимаю, что мама вышла замуж за бабушку, и вот вдвоём они воспитывали меня. Отец работал, приносил деньги в семью, сделал карьеру, но к детям не имел отношения. Даже рождение сына не повлияло на него. Ему было безразлично.
И сейчас, глядя вслед уезжающей машине Макара, я давилась страхом, что всё испортила, что целенаправленно отняла у малыша право на полную семью.
Непроизвольно гладила живот, уговаривая нас обоих, что всё будет хорошо, хотя непонятно как.
Было больно.
За Макара, который не заслужил всего этого. Ведь в его брошенных в тот вечер словах была логика. Я косвенно виновата в том, что у нас всё развалилось. Но переступить грань от воспитанности к развязности весь брак было для меня нереально. На подкорке залипли
