периодически набирают воду, пьют и поливают ею голову.
– Представь, – говорю. – Что где-то есть такое количество воды, что ты не сможешь увидеть противоположный берег.
Рядом со мной сидит Буг и смотрит куда-то вдаль. На вид – весь нервный и дёрганый.
– Что с тобой? – спрашиваю.
– А?
Брат резко вздрагивает. Он смотрит на меня с таким видом, будто ожидал увидеть на моём месте гремучую змею.
– Забыл, что я сижу рядом с тобой? – спрашиваю. – Я всё это время был тут.
– Точно, – говорит.
И продолжает смотреть куда-то вдаль.
– Представь, что где-то есть такое количество воды, что её больше, чем суши.
Мои соплеменники уже видели озерцо неподалёку от Фаргара, но это лишь небольшая заводь между ручьём, что идёт с гор, и рекой, уходящей на запад. Дарграговцы плескались на мелководье с видом, будто оказались в сказке. А мне приходилось стоять по пояс в воде и следить, чтобы никто не утонул.
Забавно, люди привыкли к гигантским скорпионам, колоссальной змее, что может одного за другим заглотить каждого жителя и даже не почувствует, а небольшой водоём – чудо.
Если бы они увидели настоящее море, у них бы дух захватило.
– Представь, – говорю. – Что где-то есть настолько много воды, что её не обойти и не переплыть самостоятельно. Придётся связывать деревянные брёвна в кучу и на них передвигаться.
Однако брат полностью игнорирует моё присутствие. У каждого из нас наступает такой момент, когда хочется посидеть в тишине и насладиться одиночеством. Но это что-то другое – он неестественно напряжён.
– Давай уже, признавайся, – говорю. – Что тебя гложет. Лира бросила? Рано или поздно это должно было случиться, но так даже лучше. У нас в деревне слишком много одиноких девушек, чтобы одна забирала себе сразу двух парней. Это попросту нечестно по отношению к остальным.
Мои слова обходят его стороной. Облетают вокруг головы и не желают проникать в уши. Буг периодически сжимает челюсть, словно думает о чём-то неприятном. Только сейчас я замечаю, что на нём вместо обычных льняных штанов – стёганые.
– Почему ты в доспехе? – спрашиваю. – Жарища же такая, расплавишься.
– Мне в них хорошо, – говорит и встаёт, чтобы уйти.
Похоже, кто-то здесь не в настроении. Но я не собираюсь его преследовать и задавать ещё тысячу вопросов. Захочет – сам поделится.
Продолжаю сидеть в тени и обливаться потом. Когда чуть-чуть похолодает, наношу воды в бочку, чтобы вечером смыть с себя дневную грязь и усталость. В такие жаркие дни только и хочется, что сидеть неподвижно, да поливать себя водой. Если я такой великий изобретатель, то почему до сих пор не изобрёл кондиционер?
В этот момент подбегают Хоб и Брас с самым возбуждённым видом.
– Там это, – говорит Хоб. – Моя марли сдохла...
– Я знаю, – отвечаю. – Печально.
Мы забрали из Фаргара всех марли, что они у нас когда-то отняли. Это примерно половина от общего числа скота, что у них было. Животным по эту сторону хребта приходится гораздо хуже, чем среди зелени и дождей, но мы всё равно привели их сюда, поскольку желания животных не учитываются. Никогда за всю историю человечества не учитывались.
Мы их любим, конечно, но молоко доить тоже хотим. Да и от мяса со шкурами не откажемся.
Вот и таскаем их по жаре, прикрывая от солнца как можем. И это ещё только начало лета: скоро станет совсем жарко.
– Нет, я не про это, – продолжает Хоб. – Мы с Брасом пошли копать яму, чтобы её похоронить...
– Разве вы не разделаете её на мясо?
– Нет. Мы поздно обнаружили марли мёртвой и мухи уже успели отложить в тушу свои личинки. В общем, мы пошли копать яму и кое-что обнаружили.
Жду продолжения, однако оба парня смотрят на меня с ожиданием. Пытаюсь понять, что от меня хотят.
– И что же вы обнаружили? – спрашиваю.
– Пойдём, – говорит Хоб. – Сам увидишь.
– А это не может подождать? Совсем не хочется идти куда-то в полдень.
– Да ладно тебе, не расклеишься.
С друзьями мы идём в указанную сторону. Они решили похоронить животное на удивление далеко от деревни, даже углубились в пески, чтобы найти красивое место. Остаётся загадкой, как они будут тащить тяжёлую тушу такое большое расстояние.
– Надеюсь, я там не увижу ничего неприятного? – спрашиваю. – Последнее, что мне сейчас нужно – картины, вызывающие рвотные рефлексы.
– О, не, – отвечает Брас. – Мы только начали копать...
Парни будто сговорились ничего мне не рассказывать. Если бы это был плохой боевик, то они завели бы меня за угол, где выкопана прямоугольная могила. И пока я буду стоять с удивлённым видом над ямой, мне к затылку приставят револьвер и разнесут голову из сорок четвёртого калибра.
Давно я не видел их такими загадочными. Последний раз это было, когда они подарили мне новую рубашку на день рождения.
Мы останавливаемся у неровной ямы за торчащей из песка скалой. Место они выбрали, прямо скажем, не очень простое: земля в этом месте твёрдая, каменистая. Её нужно не копать, а долбить, но парни были очень упрямы в своём желании упокоить домашнее животное именно здесь.
– Да, место замечательное, – говорю. – Оно почти весь день в тени, даже деревце вон растёт.
– Ничего не замечаешь? – спрашивает Хоб.
– Замечаю, что вы очень сильные. Я бы не стал напрягаться с этим местом.
– Посмотри на камни.
С каждой минутой всё больше странного.
Опускаюсь на колено и приглядываюсь к одному из камней, что лежат под ногами. Я бы подумал, что парни нашли здесь золото или алмазы, но они не знают, что это такое.
А затем я вижу то, ради чего вообще пришёл сюда. Оксид железа. Очень, очень много оксидов железа. В своей жизни я повидал железо во всех формах: в виде горной породы, железного песка, окатышей, стальных заготовок, жидким, твёрдым, обжигающим руки и искрящимся от ударов.
И это – железо.
Мы исходили всё подножие хребта в поисках ручьёв и небольших заболоченных участков, где можно добыть оксиды и заняться выплавкой металла. Но там месторождения были совсем скудные, поэтому множеству человек приходилось днями напролёт таскать грязь, чтобы получить на выходе с кулачок готового материала. На копья ещё хватало, но мечи, и уж тем
