из Израиля, — протянула женщина со значением, но что она имела в виду, было неясно.
Простая торговка, далекая от политики, решил Котлер. И потерял к ней интерес. Он обернулся к Лиоре и попросил у нее телефон.
— Зачем? — спросила она.
— Покаяться, — ответил он и отошел на несколько шагов.
Краем уха он слушал, как Лиора с женщиной беседуют.
— Ялтинский лук. Сладкий, сахарный. Попробуйте.
— Верю на слово.
— Скажите, что вы знаете про мед?
— Ничего особенного.
Котлер остановился у обочины шоссе. Мимо пронесся грузовик, обдав Котлера мощной воздушной волной — он даже покачнулся. Хотел сделать как лучше, а в итоге лишь причинил боль — неожиданно очень многим. Потом, наверное, авторы книг и историки найдут ему оправдание, но сейчас в происходящем не удавалось отыскать буквально ничего хорошего. И сейчас, когда все рушилось, ему захотелось спасти хоть кого-нибудь. Кое-какая возможность еще оставалась; три-четыре звонка — и он выяснит, можно ли еще что-то предпринять. Первым делом он позвонил в свою приемную, узнал номер надежного человека из иерусалимского «Джойнта»[27]. У него он выяснил адрес и телефон симферопольского «Хеседа», а также имя его директора — Нина Семеновна Шрайбман. И напоследок позвонил ей.
К полудню они добрались до «Хеседа». Шофер, хоть и уверял, что знает город, с трудом отыскал нужное здание.
— Что это хоть такое? — спросил он.
— Еврейский центр.
— Хорошо же его запрятали.
— Были на то причины, — сказал Котлер.
Водитель припарковал машину в тени можжевелового дерева. Солнце стояло высоко, в воздухе витали окрестные ароматы, пахло нагретым асфальтом, машинным железом и резиной, расплавленной древесной смолой.
— Засеките время, — сказал водителю Котлер. — Неизвестно, сколько мы там пробудем. Надеюсь, не очень долго.
— Раз вы платите, мне все равно, — ответил водитель, опустил стекло и достал газету.
Он привык к ожиданию в силу и профессии, и генетики. Так они жили — стойко, упорно. Так сидели в окопах, когда на них шли немецкие танки.
Котлер позвонил, и дверь «Хеседа», щелкнув, отворилась. В вестибюле за столом сидел мужчина. Лет за пятьдесят, седой, с длинным унылым лицом. Особого интереса Котлер и Лиора у него не вызвали.
— Мы к Нине Семеновне.
— Как вас зовут?
— Барух Котлер.
— Минуту, — сказал мужчина; ни имя Котлера, ни его лицо ни о чем ему не говорили.
На столе стоял телефон. Мужчина снял трубку и набрал номер.
Котлер и Лиора ждали. Котлер лукаво глянул на Лиору, словно говоря: «А мы-то боялись, что меня узнают».
Кратко с кем-то переговорив, охранник положил трубку.
— Проходите, — сказал он.
Миновав его, они оказались в узком коридоре — такие раньше тянулись во всех советских административных зданиях. В таких коридорах Котлер в СССР выстаивал очереди за каждой бумажкой и за выездной визой тоже. Но здесь на стене висела большая карта Израиля, на ней карандашом были нарисованы верблюды, гранаты и меноры. Рядом — фотографии русских евреев, ветеранов войны, в орденах. Такие стенды тоже были хорошо ему знакомы. В свое время он, израильский министр и узник совести, посетил немало еврейских центров во всех уголках бывшего Советского Союза. Сразу после распада СССР он ездил больше — в то время у него еще были положение и ореол непостижимой силы. Тогда даже в самом отдаленном «Хеседе» его знал в лицо не только каждый охранник, но и каждая уборщица. В этих поездках, когда он с триумфом колесил по стране, за ним повсюду следовали репортеры и фотографы, и он позировал перед камерами, делился воспоминаниями и всех евреев, которые приходили на него посмотреть и пожать ему руку, призывал: «Братья и сестры, поезжайте домой! Поезжайте в Израиль!» И они ехали. Он не тешил себя иллюзией, будто ехали они лишь потому, что он позвал. Главная заслуга принадлежала Ельцину, Кучме и Лукашенко, это благодаря им так хотелось уехать из страны. Однако не было бы преувеличением сказать, что и он сыграл тут роль. Даже злейшие его враги не могли этого отрицать. Он сыграл роль, и это дало результаты. А сейчас что он здесь делает? Убегает от последствий? И более того, поступает наперекор себе прежнему, уговаривая одного еврея не уехать, остаться.
Где кабинет Нины Семеновны, они не знали и потому заглядывали во все комнаты. Попали в библиотеку — там обнаружилось всего несколько полок, неплотно заставленных книгами; женщина за стойкой робко им улыбнулась. В соседней комнате, судя по доносившимся звукам, были ясли. Котлер насчитал трех малышей-ползунков и двух детишек постарше. На полу валялись игры и игрушки. С малышами возилась молодая женщина, с ребятами постарше молодой парень мастерил картонные щиты, украшенные рисунками причудливых разноцветных птиц.
Тут Котлер заметил, что за ними наблюдают. У двустворчатой двери в какое-то помещение стоял мужчина, постарше его, и явно их поджидал. Издалека не скажешь, что ему от них нужно. С виду ничего угрожающего в нем не было. Лысый, сутуловатый, пожилой еврей. На шее — очки на шнурке, с бифокальными линзами. Но когда они подошли ближе, по его лицу стало ясно: у него что-то на уме.
— Добрый день, — поздоровался он с Котлером, продолжая в упор его разглядывать.
— Добрый день, — ответил Котлер.
— Где я мог вас видеть? — спросил мужчина.
— Я здесь раньше не был, — сказал Котлер.
— Ваше лицо мне знакомо, — не отставал мужчина.
— Мне многие так говорят.
— Но вы еврей?
— Как в Крыму любят об этом спрашивать.
Уклончивый этот ответ мужчину не устроил, он хотел удовлетворить свое любопытство.
— И все-таки?
— Да, — подтвердил Котлер.
— Редсту идиш?[28] — спросил мужчина.
— Абиселе[29],—ответил Котлер, приведя его в восторг.
— А, зер гут! Вос махт а ид?[30]
— А ид дрейцих[31], — ответил Котлер.
Еврей всегда выкрутится, как любил говорить его отец.
— Заходите к нам, — и мужчина показал на комнату справа.
Котлер заглянул внутрь. На возвышении в конце комнаты стояло пианино, вокруг него — пустое пространство. В центре стоял столик — за ним играли в шахматы двое мужчин. Еще трое сидели рядом, но игра их не интересовала. Один разглядывал Котлера, двое других в разных выражениях приносили друг другу соболезнования.
— Наш кружок идиша, — пояснил мужчина. — Каждое воскресенье мы собираемся и говорим на идише.
— Боюсь, я продемонстрировал вам все свое знание идиша. Вряд ли я смогу быть вам полезен.
— А как насчет шахмат? Вы в шахматы играете?
— Еще хуже, чем говорю на идише, — сказал Котлер.
— Идиша не знаете, в шахматы не играете, — посетовал мужчина. — Что ж вы за еврей такой?
— Об этом много споров идет.
