тогда только, когда они это заслужат.
Усмарь застонал. Уйти с суда без наказания, правому ли, виноватому ли, и без того непросто, а чтоб ведьме… Но Йага стояла на своем.
Обалдел и жрец. Подобной дерзости он уже полсотни лет не видывал, все падали перед ним ниц. И прямо на месте он не приговорил колдовку отправиться в дар Небу только потому, что опешил. Но нашелся среди людей и тот, кто расхрабрился дать жрецу совет. Народ расступился, чтобы идущий вразвалочку Боров не снес кого ненароком. Следом за ним, бережно неся на вытянутых руках шапку, семенил Бдарь.
– Здрав будь, жрец! – поздоровался купец, отвесив глубокий, но все ж не слишком, поклон.
– И тебе не хворать, Боров, – отозвался жрец.
– Слышал я, ведьма призвала в судьи богов. – Боров пригладил тонкие волоски на плешивой макушке. – Ну так пусть боги и решают. Пусть судят так, как судили раньше, без жреца. А люд честной вспомнит, каково было.
Старик долго глядел на богача. По всему видать, что давать слово Борову он не хотел, да и вовсе не радовался встрече. Однако ж совет был хороший.
– Что же, – прокряхтел он. – Божий суд властен над всеми нами. Поглядим, как рассудит спорщиков дерево. А заодно поглядим, как то было, пока не посадили вы над собой глас божий.
Деревом Йага никогда не судилась. Знать не знала, почему Рад, всегда добродушный, так грязно выругался, почему негодующе зашумели заступники и заревели уже все трое мальчишек.
А беда оказалась вот в чем. Приезжий люд врал, что там, где текут широкие реки, а тем паче лежат озера, правду бдит чистая вода. Мол, не попустит лжи, сама выберет виноватого. Но близ Чернобора тек лишь хилый ручеек, и здесь судили иначе. Местные считали, что за правду в ответе дерево, а не вода. Потому и пытали тоже деревом. Углями, до красноты разогретыми в костре. Кто первый выпустит свой, тот и повинен. А ежели вообще не решится взяться, то и спрос соответствующий. Потому так горько плакала троица страдальцев, потому они наперебой уверяли, что получили по заслугам и готовы ходить с чирьями, ячменями и волосами. Но жрец поднял морщинистую длань, и все стихло.
– Сказанного не воротишь. Рассудит дерево.
Далее народ возмущался уже вполголоса. Спрашивали, как можно детей деревом судить, ругались, что нынче уже не те времена, чтобы так дознаваться истины. Жрец только удовлетворенно ухмылялся в седую бороду: будут знать, как с богами напрямую беседовать, без него!
Огонь развели мигом, ведь никуда не делось старое пепелище, обложенное камнями. Давно уже не кормили его сухими дровами, однако и убирать не спешили: напоминание!
Затаив дыхание, черноборцы следили за костром. Не трещит ли? Ровно ли поднимается к небу дым али стелется? Правильного ли цвета пламя? Единая мелочь, говорящая о том, что весточка богам не дошла, стала бы спасением. Но сухие поленья давали ровное рыжее пламя, а дым струился вверх аккуратной пуповиной.
Один из молодцев, что выводил жреца из дому, склонился к старику, кивнул и принял от холопа железные щипцы на длинной ручке. Сунул в костер, поворошил и достал уголек, такой, чтоб аккурат поместился в ладони. Какой же родитель позволит мучить собственное дитя?! Тишину прорезали сразу четыре голоса – женский и три мужских.
– Заступник! Заступник!
И верно, коли уж вспомнил древний обычай, так следуй ему беспрекословно. Тихослав пал на колени перед жрецом:
– Батюшка, дозволь сыну заступником стать! Не вели мальца калечить!
Жрец не противился. Он уже увлекся невиданным зрелищем: ведьма, сдув налипшую на лоб челку, подошла к костру и деловито подтягивала рукава. И никто знать не знал, как дрожали у нее колени. Щипцы поплыли к ней, лесовка протянула руку…
– Заступник! – спокойно сказал кто-то.
Не то северянин подкрался неслышно, не то Йага, окромя звона в ушах, ничего не слыхала. Но он едко сощурился и отчеканил:
– Коли жалобщикам можно, то и у ведьмы сие право не забирай.
Седая борода заколыхалась пойманной змеей.
– Ты нам чужак! Ведать не ведаем, откель явился! Ну, как ты и сам колдун? Нет тебе веры! Наши боги не отзовутся… – старик брезгливо сплюнул, – северянину.
– Тогда я! – Рядом со Рьяном с готовностью встал Иванька. Глаза его отчаянно блестели, над губой выступили бисеринки влаги. – Меня вы все знаете, я свой! Я стану Йаге заступником!
Ведьма уперла руки в бедра:
– Да вы никак обалдели оба?! Проваливайте!
Угрожающе замахнулась, но Рьян стоял так, словно врос в утоптанный дворик. Он на нее и не взглянул. Зато люд честной запереживал:
– Пущай северянин заступником будет! Пущай! Ну не мальца же, право слово…
Пока Рад не перехватил лоточника поперек пояса и не уволок, Иванька знатно ругался, так что, чуть погодя, усмарь ему еще и рот закрыл. Йага же стояла ни жива ни мертва. Краска отхлынула от щек, виски сжимало.
– Я сама за себя ответ держу! Не лезь! – процедила она.
Взгляд у Рьяна был пустым, и оттого становилось страшно.
– Рьян! Уйди!
Он на мгновение смежил веки, а потом с силой отпихнул ведьму так, что она едва не упала, и в бледную ладонь лег раскаленный до красноты уголь. Ждали крика, но северянин не проронил ни звука. Он смотрел в пламя, и рыжие всполохи отступали перед ледяными синими глазами. Молодец со щипцами так и замер. Напрочь забыл, что надобно вложить второй уголек в руку Тихославу, да тот и сам застыл с раскрытыми ладонью и ртом.
Рьян медленно обвел взглядом собравшихся. Поднял кулак с зажатым в нем живым деревом. На висках и шее выступили жилки, но боле ничем северянин не выдал, чего стоила ему эта пытка.
– Все ли признают, что дерево назвало правого? – глухо спросил он.
Кивнул Тихослав, яро согласились мальчишки, запричитали девки. Даже Малка, прижимая сына к животу, сказала:
– С этими колдунами спорить себе дороже… Пусть им…
Рьян громко объявил:
– За мной правда! – и разжал кулак.
Уголь отошел вместе с клочьями кожи, и те, кто стоял ближе, отшатнулись при виде ожога. Рьян же не взглянул ни на рану, ни на Йагу. Он повернулся и, чуть прихрамывая, двинулся к воротам. Никто не решился остановить да расспросить его. Но прежде чем проклятый покинул скопище, снова раздался густой самодовольный бас Борова.
– Да-а-а-а-а, боги выбрали правого. Тут спору нет. Вот только… – Он сделал вид, будто задумался, хотя по всему было видать, что богач заранее продумал каждое словечко. Он в упор посмотрел на Йагу, облапал взглядом и грудь под суровой рубахой, и округлые бедра, спрятанные поневой. –
