Игаль твой первостатейный трус. И как все мужчины, трус еще и безответственный. То, что он мне тут пытался объяснить, так это то, что он боялся, что ты его не отпустишь, что потребуешь взять тебя с собой, а он летел в неизвестность: к какому-то там знакомому, который пообещал дать заработать. Он трясся, что его и там надуют, а если он тебя с собой возьмет, то останетесь в чужой стране на бобах вдвоем. А так пострадает только он.
— А то, что я в чужой стране осталась на бобах, его не пугало, я правильно понимаю? Что молчим? Нечего сказать, правда? Ничего ты не боялся, гаденыш, кроме одного: что тебя твои местные дружки возьмут за задницу и потребуют отдавать долги. То, что на меня могут наехать, тебя не трогало, правда? То, что меня из квартиры выгнали, ты даже предположить не мог, да ведь? Скотина ты, Игорь Ляповецкий, а не мужчина.
— Согласна, — быстро встряла Фаня. — Скотина. И даже хуже. Я эти слова знаю очень хорошо, но говорить не буду, в доме дети…
«Женщины и старики», — мысленно дополнила я эту формулу. Тут в комнату радостно дитя и влетело — легка ты, Эден, на помине! — что-то начала говорить, как всегда, крича, но, увидев незнакомца, осеклась и замолчала.
— Шалом! — выдавил из себя Игаль.
— Шалом! — ответила девочка. — Шалом, савта![40]
О, прабабушку заметила, наконец! Слава богу!
Фаня поманила ее к себе, притянула сухонькой ручкой лысую правнучку, смачно поцеловала. Девочка, как все подростки, в последний момент увернулась и поцелуй пришелся в макушку. И на том спасибо.
— Тания! — продолжил талантливый ребенок. — Пойдем, ты мне поможешь!
И когда мы пришли в комнату, заговорщически прошептала, сделав круглые глаза:
— Это кто?
— Мой бывший муж.
— А зачем он пришел?
— Вот это мы с твоей прабабкой и пытаемся выяснить.
— Он хочет с тобой жить?
— Не знаю. Я с ним жить точно не хочу.
— Ты его больше не любишь?
Бедные дети! Весь ваш мир делится на черное и белое, хорошее и плохое, люблю и не люблю. А мир этот гораздо хуже, чем выбор всего из двух вариантов. Но понимаешь этот прискорбный факт, к сожалению, когда практически никакого выбора уже не остается.
— Нет, Эден. Не люблю. Наверное. Не знаю. Он со мной очень плохо поступил. Очень!
Интересно, подумала я, наконец-то в моем изучении иврита наступил момент, когда я могу не просто составить предложение, а даже рассказать о том, что чувствую. Неожиданно! Впрочем, так же неожиданно наступали все предыдущие этапы — заговорившая улица, заговорившая я, а теперь, смотри-ка, могу вести диалог с подростком о превратностях любви. Понимать меня, правда, по-прежнему довольно сложно из-за неубиваемого русского акцента, я вижу, как несколько напрягаются и Эден, и Михаль, когда я с ними веду беседы, но для магазина и аптеки — а куда я еще хожу? — иврит мой вполне себе пристойный. Спасибо Фане, учить она умеет. Гены папы меламеда, видимо.
— И что ты будешь делать, Тания?
— Понятия не имею, Эден.
На иврите, кстати, это выражение звучит забавно, в буквальном переводе «не имею зеленого понятия». Почему «зеленого»? А бог его знает, так говорят. Вот я и сказала, блеснув знанием идиоматических выражений.
А Эден посмотрела на меня с интересом. Понятное дело, раньше перед ней сидела странная тетка, долбившая ее музыкальной грамотой, а теперь — вполне себе женщина, которую желают, которая сама будет выбирать жить ей с этим симпатичным мужчиной или нет (а что греха таить, Игаль мой хоть и не красавец, но мужчина собой видный), в общем, теперь «Тания» занимается настоящими женскими делами, а не скучной теорией построения мажорных трезвучий. Ну и хорошо. Больше уважать будет.
— Позвони потом, скажи, какую песню ты хочешь подобрать и разобрать. А пока репетируй своего Кобейна. Играть надо минимум час-полтора в день, развивать пальцы, так чтобы на них были… — тут я замялась, потому что не знала, как будет «мозоли» на иврите.
— «Ябалот»? — неуверенно предположила Эден.
— Не знаю, короче, пальцам будет больно и это хорошо, значит они привыкнут к струнам и будут играть. А вещь надо выучить так, чтобы не думать, куда эти пальцы переставлять, это должно быть машинально. А вот когда начнешь играть без ошибок, тогда займемся творчеством: будем с тобой делать вариации на твои любимые вещи. Поняла?
— Капиш! — это у них сленг такой из американских фильмов. Там почему-то высшим шиком у мафиози считается спросить: «Понял?» не по-английски, а по-итальянски: «Капиш?» И ответить: «Капиш!» Так что у насмотренных местных тинейджеров это стало символом шикарной заокеанской жизни. Капиш так капиш.
Ладно. Она-то «капиш». А я хоть что-то поняла? Похоже, что нет. Итак, подведем краткие итоги моей бурной нелегальной личной жизни. Мысленно делим лист на две половины, в одну пишем плюсы, в другую — минусы существующего положения.
Начнем с минусов. Итак. Ты живешь в приживалках у израильской бабки, хорошей, доброй и очень крутой тетки, но при этом немного выжившей из ума, что, учитывая возраст, вполне объяснимо. Блюмкин, Ленин, эсеры, Каплан. «Простим безумство, ведь не это, сокрытый двигатель его…» У Блока, правда, угрюмство, но пусть это будет моя творческая интерпретация. Вариация на тему. Ладно, у бабушки легкий сдвиг по фазе, но при ее остальных достоинствах это вполне простительно… Что-то я легко на плюсы переехала. Вернемся к минусам.
Второй — и критический! — минус моего положения — отсутствие легального статуса, из-за чего меня могут в любой момент отправить восвояси без денег и прочего. И это страшно, потому что назад я не хочу. Сказала — и сама изумилась сказанному. Там родина, дочь, там привычная жизнь… И что? Взрослая дочь, которой я не особо и нужна, никакой крыши над головой, никакой работы, дурацкая профессия, жизнь, ставшая совершенно непривычной. А родина? Это что такое? Походы за грибами, игры в «штандер», школьные влюбленности? Причем тут «родина»? Это — молодость. Та самая — «в каморке, что за актовым залом». А она прошла. И это тоже минус. Теперь ты «тетка за сорок», с лишним весом, обвисшей грудью. Зараза, что ж она так рано рухнула-то? Ведь какая была красивая! Упругая! И как-то в одночасье… Ладно, лучше не думать об этом, о том, как когда-то крепкую стоячую грудку любили целовать, сжимать, ласкать… Так, Татянконстинна, успокоились, набрали воздуху, задержали дыхание — и выдохнули. Нет больше упругой и торчащей, зато есть вены на ногах, набухшие и болезненные. И жить надо с этим, а не с
