я уселась на кухоньке - подперев щеку кулаком и рассеянно наблюдая за неторопливо вошкающимися старушками - и просто сидела, тягая из любезно подставленной плошки баранки и хлюпая травяной чай.
А потом у нас был самый настоящий пир. Запеченная с яблоком и черносливом курочка стояла посередине на шикарном расписном блюде, а окружали ее, может, и не очень замысловатые, зато вполне себе классические домашние яства - вареная картошка под поджаркой из лука и грибов, душистый, остро пахнущий специями плов, фаршированная тыква и котлеты из цукини, селедка под шубой и оливье, в которой вместо колбасы был говяжий язык, горячего копчения лещ и самые разномастные соления, начиная с классических огурцов и помидоров и заканчивая перчиками, баклажанами, кабачками и перетертой хреновиной.
Ну и, разумеется, куда без домашнего хлеба с чесноком и пряными травами и самопальными настойками из всевозможных ингредиентов? К моему удивлению, именно на последние особенно налегли старушенции, закусывая сколько-поскольку и тем самым развязывая свои и без того словоохотливые языки.
Но болтовня женщин, как ни странно, не напрягала. Журчание их старушечьих, с хрипловатыми и срывающимися нотками голосов действовало умиротворяюще и создавали удивительно уютную и правильную атмосферу. Их разговоры были просты и незамысловаты - погода, урожайность, хитрые придумки рассады и удобрения, цветочки-кустики и овощи-фрукты. Коровы-куры, мужья-родственники, дети-внуки и прочее, прочее и прочее…
Естественно, развлекали себя бабки и всевозможными вопросами. Их интересовало абсолютно все - и моя жизнь, и моя работа, и планы, мать его, на будущее. И, разумеется, судьба дома деда. Баба Шура-то давно знала о моих замыслах. Тайно сетовала по этому поводу, но в целом понимала и потому - одобряла.“Лучше уж продать этот дом какой-нибудь семье, чем, бросив на растерзание времени, оставить его гнить”- такова была мысль старухи.
Но вот кумушки ее не поддержали. Им было жаль отменного и крепкого дома. Кое-кто шумно и эмоционально пытался уверить меня в том, что участок нужно оставить - для будущих поколений. А то и вовсе перебраться в Юрьево, чтобы в тиши и благоденствии провинции воспитывать своих деток. Свежий воздух, нулевая преступность, отсутствие соблазнов и все такое…
Меня аж передернуло. Но я заставила себя улыбнуться и покивать. Нет нужды уверять их в чем-то, уговаривать, объяснять. Этим одиноким, по сути, и простым женщинам не надо вступать в споры. Иногда им просто хочется получить благодарные уши тихого и понимающего слушателя - и этого оказывается вполне достаточно. Поэтому я улыбалась и кивала - а все для того, чтобы не огорчить милых по своей натуре бабушек.
А еще они меня нахваливали. Стараниями бабы Шуры, конечно. Она-то заходила ко мне и видела, какие изменения претерпел дом деда. И теперь она во всех красках описывала, что такого она увидела, хвасталась моими умелыми руками и терпением, будто я - ее обожаемая внучка. Это было приятно. Давно я не чувствовала такой семейной теплоты и душевности. Она воодушевляло и приятно грела сердце, давненько отвыкшее от одобрения кого-либо, кроме самой себя.
Тут, разумеется, большую роль еще и наливка сыграла. Под разговоры я опрокидывала в себя одну стопку за другой и незаметно для себя захмелела и расслабилась. В какой-то момент я совсем перестала следить за беседой и только мечтательно лыбилась.
А потом и вовсе заиграла какая-то музыка. Что-то в стиле “Отцвели уж давно хризантемы в саду”. Особо крепенькие бабушки даже поднялись на ноги и засеменели-затопали в подобии вальса, счастливо улыбаясь и держась сухонькими ручками. Еще парочка затянула хорошо знакомый им мотивчик, уперевшись подбородком в свои кулачки и удовлетворенно прищурившись.
Домой я вернулась около одиннадцатого. Шатающейся походкой, с помутненным разумом, но умиротворенная и спокойная, как отъевшийся поросенок.
Баба Шура даже порывалась меня проводить, ласково потрепав по плечику. От выпитого она раскраснелась, но выглядела очень уж довольной. Оно и понятно. После девяти бабульки одна за другой разбрелись по своим домам, а я осталась, чтобы помочь убрать со стола и перемыть посуду. Ну, и снова поговорить на дорожку и собрать кое-какие продукты с собой в контейнеры.
Не пропадать же еде, в самом деле.
36. Вероника
После деревни столица ударила по голове и нервам, как молот по наковальне. Шум оглушил, будто я впервые сюда приехала, а от количества людей зарябило в глазах.
Я даже нервно поежилась и поморщилась. Уж не думала я, что настолько втянусь в деревенский быт и от Москвы закружится голова.
Но отвлечься мне помогли Артур и Катя, приехавшие меня встретить и торжественно препроводить домой. Зная мои привычки, они ограничились крепкими обнимашками и короткими вопросами, оставив более подробные разговоры на потом. Для более удобного случая. Но количеству привезенных коробок, конечно, удивились. Благо, дети были в школе, а то они бы мгновенно засунули туда свои любопытные носы.
Оказавшись дома, я удовлетворенно вдыхаю и устало сажусь на диван.
Чувствую себя… странно.
Как будто и не домой вернулась вовсе, а скорее наоборот. Здесь слишком... светло, что ли. Чистенько, несмотря на пыль. И совершенно пусто.
Пусто не в плане мебели, а атмосферы. Здесь нет… историй.
В доме деда каждый угол, каждый закуток был полон рассказами и образами. Что-то навеянное воспоминаниями детства, что-то - какими-то предчувствиями на подсознательном уровне. Но истории были.
А здесь - нет. Полуночные посиделки с Катькой и сексуальные игрища с Махловским не в счет, конечно. А большего тут не наберется. Все-таки я трудоголик. И вся моя жизнь проходит в офисе. А дома я бываю сколько-поскольку.
Кстати, надо Паше написать. Или не писать?
Не писать. Не хочу его видеть. Пусть думает, что я еще в деревне. Захочет - сам объявится.
Но желания спать с ним, даже чтобы снять напряжение и получить мимолетное удовольствие, у меня нет. Зато одна мысль об этом притягивает совсем недавнее воспоминание. Совсем другого мужчину. Совсем другие объятья и разговоры. Они острыми колючками врезаются под кожу, в самые вены, и несутся по кровотоку, заставляя сердце неистово биться и отдаваться ритмом в висках.
Вот же привязался черт! Даже здесь, даже в городе и в своей городской квартире, оставшись наедине с собой, я опять сталкиваюсь с ним и не могу ничего с этим поделать. Мне даже мерещится проклятый запах его туалетной воды, мать его! И легкие уколы его бороды на лице. И тепло…
Чертовщина какая… Просто мистика!
Чувствуя злость и раздражение, я иду на кухню, открываю окно, привычно включаю вытяжку и закуриваю. Зажав сигарету губами, я
