еще не настоящий воин. Солдатская жизнь начинается тогда, когда командир отделения подает команду:
— Вперед, за Родину!
...Не успел Бардыбаев отдать эту команду, как ожили сохранившиеся огневые точки противника, уцелевшие во время артналета. Пули показались Матросову тысячами ос, носящихся над головой и преследующих его. Он машинально спрятал голову в снег. Но уши, кроме жужжанья пуль, слышали и другие звуки. Когда Бардыбаев прокричал команду, Саша поднялся и побежал вперед.
Пулеметы противника, захлебываясь, яростно повторяли:
— Так... смерть, так... смерть, так... смерть...
Матросов следовал за Бардыбаевым, справа от него Рашит, слева Гнедков. Кто-то рядом кричал «ура». Кажется, это голос Саржибаева.
В атаку ходили три раза.
Противник сделал все, чтобы не уступить село. Его умело замаскированные огневые точки держали под контролем все подступы, мешая наступающим предпринять лобовую атаку. Наше командование уже в ходе наступления произвело смелый маневр. Неожиданно для врага силами двух батальонов — первого и второго — удар был нанесен с правого фланга, откуда враг никак не ожидал нападения.
Дальше бой продолжался вне села. Наши части, преследуя врага, отогнали его на вторую линию обороны. К десяти часам штаб полка сообщил по телефону в штаб дивизии об освобождении села.
Противник в течение дня предпринял несколько яростных контратак, пуская в бой одновременно до десяти танков и до полка пехоты. Гаркуша уже был готов к этим вылазкам, подразделения организованно встретили противника. Через три дня штаб полка снова сообщил штабу дивизии: «Все контратаки отбиты с большими потерями для противника. Потеряв до трехсот убитыми и ранеными, противник отступил в район Бахарева...»
К вечеру над расположением полка появилось несколько вражеских самолетов. В это время на окраине села на посту стоял Габдурахманов. Быстро сбежав по лестнице к землянке, он крикнул:
— Товарищ старшина, над головой вражеская авиация. Самолетов счесть не перечесть...
Соснин только сел бриться и с намыленным лицом выбежал на улицу.
— Всем в окопы! Будет баня с паром! — вытирая полотенцем мыло с лица, властно скомандовал он.
Все выбежали из землянки. Только Андрей Семячкин, растерявшись, ринулся было за товарищами, но, испуганно взглянув на небо, нырнул обратно.
Соснин крикнул ему вслед:
— Семячкин, сюда!
Но, видимо, Семячкин не слышал команды.
— Поможем зенитчикам, винтовки к бою! — скомандовал Соснин, мрачно глянув в сторону землянки.
Через секунду заходила, загрохотала земля. После каждой бомбы люди инстинктивно прижимались друг к другу. Над головой стоял такой гул, будто рушились каменные горы.
— Следите за тем, как «юнкерс» из пике выходит. Бейте в хвост! — кричал громко Соснин, с азартом ведя огонь по самолетам.
Вдруг несколько бомб упало почти рядом, люди бросились на дно окопа. В наступившей после грохота разрывов тишине все услышали гул удалявшихся моторов.
Сидевшие в окопе солдаты, взглянув друг на друга, громко расхохотались. У Саши, первый раз переживавшего такой ад, лицо было в глине: он уткнулся лицом в стену окопа во время бомбежки. Рядом с ним стоял Рашит, смущенно глядя на командира отделения. Саржибаев тихо улыбался. Петр Копылов плевался, пытаясь освободиться от земли, попавшей в рот. Соснин стоял спокойно, придирчиво разглядывая подчиненных. Видя, что пикировщики не возвращаются, он крикнул:
— Матросов, Габдурахманов и ты, Копылов, живо на поиски Семячкина.
Солдаты не заставили повторять приказание — пулей выскочили из окопа и остановились как вкопанные: на месте дома, стоявшего неподалеку от их землянки, торчала лишь труба от русской печи, а сарай точно ветром сдуло, несколько глубоких черных воронок зияло вокруг.
Андрей Семячкин лежал около развороченной землянки без ног. Он уже не дышал.
Вечером хоронили убитых.
Хмурилось небо, молчали горы. Над свежими могилами перед притихшей ротой выступал парторг, открывая митинг. Рядом с могилой Семячкина была могила командира пулеметного взвода лейтенанта Алексеева, сбившего в этом бою самолет противника.
Под залпы винтовок тела погибших воинов были опущены в могилы.
Горе не вырывалось из сердца ни слезами, ни причитаниями, но ведь печаль, перенесенная молча, еще более глубока.
...Гнедков нарушил молчание первым: он начал громко читать книгу, которая была у него в руках. Не то молчание, не то содержание книги, в которой рассказывалось о безмятежных радостях юности, возмутило Саржибаева, человека с мягким нравом, он закричал:
— Зачем читаешь? Зачем, а? Кончай!
Сергей, удивленно подняв брови, замолчал.
В правом углу уже восстановленной землянки, где обычно спал Андрей Семячкин, сейчас сидел новый солдат, курносый, веснушчатый Николай Лалетин. Он оказался очень приветливым и разговорчивым. Лалетин рассказывал молчаливому Копылову о сестрах из госпиталя, откуда он только что прибыл.
Вдруг на середину землянки вышел Саша и глухо спросил:
— Мне непонятно, почему на митинге никто не обмолвился добрым словом о Семячкине?
Все повернули головы в сторону говорившего. Саржибаев воскликнул:
— Почему, а? Нехорошо! Живые должны помнить павших. Нехорошо!
Обитатели землянки так были взволнованы вопросом Матросова, что не заметили, как в землянку вошел старшина Соснин. Услышав восклицание Саржибаева, он сделал два шага вперед и медленно заговорил:
— На мой взгляд, у него не хватило выдержки, он хотел спрятаться от бомбы, бросив товарищей. Значит, он был трусом.
...Матросов шел на левом фланге группы, которую вел Артюхов. Рядом с ним почти бежал коротконогий Николай Лалетин, В зимнем лесу было тревожно. Где-то били тяжелые орудия, им в перерывах между выстрелами помогали пулеметы. Ни зверей, ни птиц — ничего, что говорило бы об обычной жизни леса, всюду только — следы солдатских сапог.
Саша, должно быть, простудился. Он шел в полузабытьи, только одна мысль — не отстать от товарищей — сверлила голову, поэтому он даже не обращал внимания на окружающее. А по дороге с грохотом проходили танковые части и быстро исчезали в лесу. Сильные грузовые машины на буксире тянули орудия, бесшумно проносились батареи «катюш». При появлении новой колонны группа Артюхова сходила с дороги, и люди, стоя в глубоком снегу, пережидали марш грозной силы.
Зимний день короток. Не успели наступить сумерки, замерцали звезды. Над лесом встало зарево. «Фашисты жгут села», — смутно мелькнуло в сознании Саши.
Внезапно перед группой автоматчиков появилась из темноты фигура часового.
— Кто идет? — крикнул он.
Когда вошли в блиндаж командира полка, Сашу охватило что-то вроде озноба. Он видел все как бы во сне. В памяти до предела ясно сохранилась только обстановка блиндажа. В подземной обители на стене, противоположной входу, висела шкура белого медведя, а на другой, над радиоприемником, блестела стальная шашка, — как потом узнал Саша, — подарок
