вздохнул.
Камень с могилы великого русского писателя Н. В. Гоголя лежит на могиле великого русского писателя М.А. Булгакова. Он перенесён после перезахоронения останков Н. В. Гоголя. По настоятельной просьбе третьей жены Мастера Е. С. Булгаковой в 1970-м году прошлого века.
24 Апреля – 5 Мая 2021г. Москва – Елец.
НЕОЖИДАННЫЙ БРАТ
1.
Никита Ваулин ехал в деревню к отцу. Ехал скрепя сердце, и ощущая в душе, как всегда в последнее время, тяжесть, и нежелание видеть отца – то, как он живёт сейчас, и в кого превратился за те восемь лет, что умерла мать, а отец, попив с горя много водки и коньяка, вдруг бросил всё и круто поменял свою жизнь. Купил в деревне, совсем недорого, большой, но довольно запущенный дом с участком, всеми хозяйственными постройками и переселился туда, оставив городскую четырёхкомнатную квартиру, дело, которым занимался вместе с Никитой, и всё нажитое. А дело прибыльное: сеть пивных баров и торговых точек.
В молодости отец служил офицером Вооружённых Сил, и они вместе с матерью хлебнули лиха, мотаясь по гарнизонам Сибирского и Дальневосточного округов. Отец дорос до звания подполковника, и с должности командира зенитно-ракетного дивизиона, собрался поступать в филиал Тверской академии ПВО. Но пришли ельцинские времена, из армии отца уволили по сокращению, и поступил он в другую академию – Управления при Президенте Российской Федерации. Помогли, чем могли старые друзья-сослуживцы, сумевшие выбиться в большие чины в Москве.
Пока он учился, Никита с матерью жили в родном городе отца, в русской провинции, недалеко от столицы и были очень счастливы: кочевой период в их жизни закончился. После успешного окончания академии, отец – пробивной и деятельный по своей натуре, сумел устроиться на работу в городскую администрацию и быстро пошёл в гору – его вскоре назначили заместителем главы города. Потом выбрали нового мэра, а отец остался на своей должности. Предприимчивый по своей природе, он быстро сообразил, в чём теперь можно найти выгоду, посодействовал восстановлению и запуску местного пивзавода и, организовав общество с ограниченной ответственностью на имя Никиты, занялся открытием пивных заведений и точек по продаже, опутав быстро ими, как паутиной, весь город. Продавали там не только местное пиво, разумеется…
Экономист по образованию, Никита, до этого протиравший штаны в районной администрации, уволился со службы, сразу вошёл во вкус и с размахом занялся делом прибыльным и нужным, для семьи в первую очередь. У них появились такие деньги и такие возможности, под отцовским покровительством, которые и представить себе не могла, некогда бедная и измотанная нелёгкой гарнизонной жизнью офицерская семья!
Но счастье, как водится, длилось недолго. Мать, которую отец по-настоящему любил, умерла. Эта утрата основательно выбила его из колеи. Он ушёл из администрации, запил, перестал бриться и, вообще, следить за собой. К тому времени у Никиты была уже своя квартира в элитном микрорайоне и сын. Навещая отца, он приходил в ужас от страшного беспорядка, в котором живёт он теперь – один в пустой четырёхкомнатной квартире, заполненной порожними бутылками, немытой посудой на кухне, огрызками и объедками, с неряшливой, никогда не убираемой постелью. Никита постоянно пытался поговорить с ним просто, по-человечески, как родной человек с родным, потому что отца он любил. Но тот угрюмо отмалчивался, если бывал трезв. А выпив, притворялся спящим, или начинал демагогически рассуждать о жизненных неурядицах, а то и просто грубо требовал, чтобы Никита не лез не в своё дело.
Но однажды отец позвонил сам и бодрым голосом попросил приехать к нему. Перед этим от него ни слуху, ни духу не было больше недели. Когда Никита и его жена зашли в отцовскую квартиру – тот выглядел совсем другим человеком: трезвый, побритый, в стареньком спортивном костюме. Он начал дома генеральную уборку, и нужно было помочь. Никита с женой очень обрадовались, испытали такой душевный подъём, что целый день без отдыха вывозили грязь и прочую нечистоту, и не устали нисколько. А отец заявил твёрдо и просто:
– Всё, ребятки! Начинаю новую жизнь. Теперь – ни капли, найду себе занятие по душе и для пользы!
И нашёл – дом с участком в деревне, который он упрямо приводил в порядок всё лето, живя в бане на огороде. Ему помогали, не бескорыстно, конечно же, местные. И Никита – тоже, в свободное время. Но основную работу он делал сам и был очень доволен.
А потом начались, по мнению Никиты и его жены, причуды. Отец, мало того, что усердно занимался огородом и развёл уток и кур, завёл себе скотину – двух коров, нескольких баранов, коз и поросят; он ещё приютил у себя неизвестно откуда появившуюся бабу. Выше его на полголовы, костистую, с большими мужицкими руками и немую. Звали её Александрой, а отец ласково называл Шурочкой. Сколько лет было ей – трудно определить. Может быть, чуть за сорок. Но отец в ней души не чаял. Они, на пару, работали целыми днями и когда Никита, теперь уже нечасто, приезжал проведать отца – тот сиял от счастья. Казалось даже, помолодел лет на двадцать.
– Вот она жизнь-то, сынок! – восторгался отец. – Сам себе хозяин! Волюшка вольная, работа на себя. Нет надо мной никого, кроме Господа Бога! И почему я раньше унижался, пресмыкался перед всяким дерьмом – ради выслуги, званий?.. Вот, ушёл на пенсию – и плевать всем на звания, на мои звёзды, должности! Когда в администрации работал – отбою от людей не было. Каждый хотел меня в друзья записать. Помнишь же, просто одолевали звонками да подношениями к праздникам. А ушёл – и, как будто, не был такой Сергей Сергеевич Ваулин.
– Сашка-то тебе зачем? – искренне удивлялся Никита. – Не мог никого получше найти…
Отец внимательно посмотрел на него и произнёс так, что Никите показалось, будто слёзами давился:
– У твоей мамы была золотая душа и у Шурочки – тоже… Мне иногда кажется, что твоя мама в неё перевоплотилась.
Никита посмотрел на него с подозрением, как на сумасшедшего, или блаженного и ничего не ответил. И жене не рассказал об этом разговоре. Но презрительно-надменного, брезгливого отношения к Александре не изменил. Правда, присматриваясь к ней повнимательнее, он невольно, не желая себе в этом признаваться, всё же отметил одно: на её некрасивом, грубоватом лице сияли большие синие, глубокие, как карельские озёра, глаза. И что-то иконописное и пленительное было в них. Казалось, она одними глазами могла говорить, а отец понимал этот разговор. И Никита – тоже начинал понимать. Однако предубеждение своё перебороть до
