входом толпится несколько десятков человек. Строгие костюмы, шляпки и пышные платья — типичные гости на свадьбе.
— Сегодня суббота, самое время для свадьб.
Ну здорово. Наверное, придется подождать, пока они не уберутся.
— Давайте сядем. Я уже ног под собой не чую. — Я указываю на скамейку перед густой живой изгородью, отделяющей церковь от дороги.
Мы проходим по лужайке и усаживаемся.
Отсюда главный вход, метрах в тридцати от нас, виден как на ладони. Все внимание толпы обращено к дверям. Переговариваясь и смеясь, гости ожидают торжественного выхода жениха и невесты, уже в качестве мужа и жены.
Начинают звонить колокола.
— Что ж, кое-что мы уже выяснили, — стараюсь я перекричать трезвон. — Звонари у них точно есть.
Клемент закатывает глаза и пододвигается поближе ко мне.
— Ага, будем надеяться, именно здесь Гарри Коул и шабашил.
И мы сидим и ждем.
Все-таки хорошо укрыться в зелени от шума и копоти центра Лондона. Хоть меня не оставляют мысли о душе, а ноги так и пульсируют от усталости, незапланированный перерыв весьма кстати.
Я откидываюсь на спинку и закрываю глаза, и чуть теплые солнечные лучи согревают мне лицо. Сердце мое постепенно успокаивается, и я потихоньку расслабляюсь, на время отгоняя прочь все свои тревоги.
Куда там.
— Черт побери, пупсик! Нет, ты видела?
В груди у меня так и екает. Открываю глаза и с непривычки щурюсь на свету на разволновавшегося Клемента.
— Что? Что случилось?
— Ты не видела их?
— Кого не видела?
— Жениха и его шафера. Они вышли из церкви и… — Тут голос его падает до шепота. — Пупсик, они поцеловались! По-настоящему, взасос!
Он поворачивается к церкви и с раскрытым ртом тычет пальцем:
— Гляди! Они опять за свое! Куда только смотрит невеста? И почему все как идиоты радуются?
— Клемент, невесты нет, — смеюсь я.
— Как это нет? Это не свадьба, что ли?
— Да нет же, свадьба, только без невесты. И это не шафер, это жених. Может, есть какое-то специальное название, но они оба женихи.
— Не понял.
— Это гей-пара.
— Педики? Женятся? Да ну!
— Не «ну». И это слово тоже не употребляйте. Оно оскорбительное.
— Господи! — стонет Клемент. — И кто только решает, какие слова теперь оскорбительные?
— Как правило, пользователи «Твиттера».
— Чего пользователи?
— Долго объяснять.
Клемент сокрушенно качает головой.
— И как же их сейчас называют? Ну, мужиков, которые предпочитают член?
От его терминологии я на пару секунд лишаюсь дара речи. И никак не могу решить, оскорбительная ли она или же просто грубо буквальная.
— Э-э… Никак. Просто геями. Клемент, в этом нет ничего такого, так же как и в их свадьбе, так что прекратите таращиться.
Мне вдруг вспоминается его недавний совет о перевоплощении в образ. Если он и сам играет роль, его потрясение от целующейся пары воистину достойно «Оскара». Клемент выглядит неподдельно шокированным.
И он так и продолжает пялиться на счастливую пару, уже окруженную поздравляющими. Все улыбаются и обмениваются поцелуями.
— Клемент, вы прямо оторваться не можете. Вы гей-пару в первый раз видите, что ли?
— Господи, пупсик, ну конечно же, навидался я на своем веку педиков… геев, прошу прощения, огрызается он. — Как-никак, я жил в Лондоне, а не в дремучем лесу. И некоторые чуваки, на которых я работал, были геями — наверное, потому они меня и нанимали. Народ в те времена относился к ним не шибко терпимо, и им изрядно доставалось. Вот они и скрывали свои наклонности.
— Хм, понятно. Просто вид у вас немного шокированный.
— Да я не шокирован, просто удивлен, насколько нормальным это всем кажется. Как будто парни всегда женились на парнях, ничего нового.
— Наверное, действительно ничего нового. В нашей стране, во всяком случае.
Клемент отмалчивается, и мы наблюдаем, как толпа провожает пару к поджидающему автомобилю. Когда молодожены отъезжают, гости тоже спешат по своим машинам. Через пять минут перед церковью только мы с Клементом.
Теперь, когда испытание неотвратимо, возвращается и мой мандраж.
— Так что, идем? — вздыхаю я.
— Рано. Нужно дождаться ухода звонарей. Я не смогу обшарить место, если они будут там ошиваться.
— Верно, согласна.
Пускай это всего лишь отсрочка неизбежного, зато я получаю дополнительные пять минут блаженного ничегонеделания. Клемента, похоже, тоже вполне устраивает молча сидеть и осматривать окрестности.
Минуты идут, и вновь напоминают о себе нервы. Я решаю отвлечься болтовней.
— Клемент, а где в Лондоне вы жили?
— Рос в сиротском приюте, в Кентиш-Тауне.
— Это в районе церкви Святого Луки?
— Ага.
Кажется, на разговор он не настроен, однако я не сдаюсь.
— Жизнь в сиротском приюте, наверное, не самая веселая.
— Уж не сомневайся.
— Если не секрет, почему вас не отдали в семейный детский дом, или на усыновление какой-нибудь паре?
— Да вроде как пытались, но кое-кто мне напакостил.
— Кто?
— Адольф Гитлер.
— Гитлер? И что же он сделал?
— Напрямую ничего. А косвенно начало Второй мировой, когда я был еще совсем маленьким, делу не помогло.
— Вы выросли во время войны?
— Я ж тебе говорил. Родился в 1935, вот и посчитай.
— И каково это было?
Клемент поворачивается ко мне.
— Ты издеваешься, что ли? А как ты думаешь, каково это было?
— Простите, но мне правда интересно.
Он проводит рукой по волосам и бросает взгляд на часы на колокольне. Мой мандраж усиливается, однако не настолько, чтобы у меня сохранялось желание расспрашивать Клемента и дальше.
Часы отсчитывают еще одну минуту, и Клемент надувает щеки и с шумом выдыхает. И, не сводя глаз с церкви, произносит два слова:
— Томми Бейкер.
— Простите?
— Томми Бейкер. Мой лучший друг в школе.
— А-а, — с опаской отзываюсь я, теряясь в догадках, что за этим последует.
— Ему исполнилось семь или восемь лет, точно уж не помню. Его мамаша устроила дома торжество, и Томми пригласил всех пацанов из нашего класса — всех, кроме меня.
— Я так поняла, он был вашим лучшим другом?
— Все верно, но его матери я не нравился. Она опасалась, что я дурно на него повлияю. Поэтому и не захотела видеть меня среди гостей.
— Это она сурово.
— Да уж. Тем не менее день рождения Томми мне запомнился. Все пацаны в классе предвкушали вечеринку, только и талдычили о ней весь чертов день. А я сидел себе на задней парте да головы не поднимал. Молчал и старался не слушать. Даже плакал, не смог сдержаться.
От трагизма истории у меня комок к горлу подкатывает.
— Едва лишь раздался звонок, я рванул из класса, что твоя крыса по водостоку. Весь этот треп про вечеринку достал меня окончательно. Вернулся в приют и завелся
