Когда об уступках Шушнига стало известно широкой публике, австрийские нацисты возликовали и тут же начали сплачивать свои ряды. 20 февраля 1938 года в Инсбруке, по Мария-Терезиен-штрассе, мимо кафе «У Шиндлеров», парадом прошли 3000 торжествовавших сторонников Зейсс-Инкварта. Большинство были в кожаных бриджах и белых носках, негласной форме ранее запрещенной нацистской партии; а некоторые уже и в нацистской форме, которую привезли после нелегальной учебы в Германии. Везде – и в Тироле, и вокруг него – нацистские группы организовывали марши в деревнях и маленьких городах, надевали нацистские нарукавные повязки и значки, распевали ранее запрещенные нацистские песни. Их время пришло.
Когда я просматриваю местные газеты за весну 1938 года, то удивляюсь быстроте, с которой в феврале росло число объявлений о продаже флагов и значков со свастикой. Местные торговцы будто запаслись ими заранее. И снова мне представляется, как Гуго смотрит из своего кафе и магазина на эти флаги и думает, чтó такое развитие событий готовит его семье и бизнесу.
Если Гуго придерживался принципа «поживем – увидим», то жена его считала совершенно иначе. Эдит, завзятая путешественница, видела, что творится на международной арене. К тому времени когда Гитлер одолел Шушнига, моя бабушка уже не считала Тироль безопасным, хотя в нем жило уже третье поколение Шиндлеров. Эдит очень хотела уехать; оставалось только убедить в этом Гуго.
Но если бы даже они решились, нужно было ответить на вопрос: куда? Южная Европа, которую Эдит объездила в конце 1920-х – начале 1930-х годов вместе с Гуго (а иногда и с друзьями), отпадала, потому что в Греции и на Балканах влияние фашизма было очень сильным. Поэтому они сориентировались на север.
И вот в самой середине зимы, в феврале 1938 года, оставив Курта на попечение Софии, мои бабушка и дедушка отправились якобы на зимний отдых и посетили Париж, Амстердам и Лондон. Гуго и Эдит, неуклюжие в своих толстых зимних пальто, снялись на фоне Эйфелевой башни, голландских каналов и Тауэрского моста. Я знаю, где они побывали, потому, что потом они вклеили снимки в один из своих альбомов. Конечно, осмотр всех этих красот был лишь поводом: ездили они, чтобы определиться, куда в случае чего можно будет перевезти семью и бизнес. И Британия, и Франция, против которых Гуго сражался в Первую мировую войну, пока еще были демократическими, как и Нидерланды.
Возможно, на Гуго и Эдит произвел впечатление опыт их друзей, семейства Щасны, которое уже обосновалось в Лондоне и перевело туда свою фабрику женской одежды. Эдит мысль о Лондоне нравилась еще и потому, что ее отец, спичечный король, в молодости работал там. У Гуго никаких связей с Британией не было. От Курта я знаю, что Гуго, наоборот, вовсе не обольщался тем, что под давлением обстоятельств придется ехать именно туда. Что станет с работниками Шиндлеров? И вообще, как сворачивать бизнес в Инсбруке? И все-таки они приняли принципиальное решение: Эдит осталась в Лондоне, а Гуго поспешил в Инсбрук организовывать сложный и непростой – и не только психологически – процесс перемещения семьи и бизнеса из того единственного места, которое они называли своим домом.
Именно в Инсбруке Курт фон Шушниг в последний раз попытался спасти независимость Австрии. 9 марта 1938 года, выступая в городском совете, он неожиданно предложил в ближайшее воскресенье, 13 марта 1938 года, провести плебисцит о независимости. Думаю, что Гуго эта идея очень понравилась, он увидел в ней возможность благоприятного исхода. В нем был свойственный всем тирольцам независимый настрой ума и бесстрашие перед чужаками, на которые, видимо, делал ставку Шушниг.
Снова на щит подняли воинственный клич Андреаса Гофера «Люди, пора!»: теперь Шушниг надеялся, что он вдохновит патриотов на защиту родной Австрии[39]. Он придумал еще несколько трюков: повысил возраст для голосования до двадцати четырех лет и тем самым лишил права голоса пронацистски настроенную молодежь; отказался делать голосование тайным; большим тиражом отпечатал бюллетени со словом «да», которые можно было использовать несколько раз подряд.
Важность плебисцита не допускала никаких случайностей, поэтому в опросном листе был только призыв сохранить «свободную и немецкую, независимую и светскую, христианскую и единую Австрию. За мир, труд и равенство всех, кто принадлежит к народу и Отечеству». Он обратился с пламенной речью к своим сторонникам и, призвав на помощь австрийский флаг, заявил, что страна до самого конца останется «красно-бело-красной» (rot-weiss-rot).
Запоздало, но Шушниг все же обратился к своим некогда запрещенным оппонентам – профсоюзам, социал-демократам и коммунистам – и пообещал, что расширит их участие в жизни страны. Католическая и лютеранская церкви согласились мобилизовать свою паству, а видные представители еврейской общины дали деньги на проведение плебисцита.
Гитлер взбесился, и не в последнюю очередь потому, что поражение в плебисците унизило бы его. Он-то мечтал вернуться на родину героем, а не незваным гостем; и, несмотря на все свое фанфаронство, он очень боялся вмешательства Франции или Великобритании, особенно если захват Австрии состоялся бы после плебисцита. Он требовал не только отставки Шушнига и назначения на его место Зейсс-Инкварта, но и отмены результатов плебисцита. В довершение всего генералы Гитлера пододвинули военные части вплотную к границе, чтобы быстро вступить в Австрию «для поддержания мира и порядка».
И наступили очень нервные два дня, когда судьба страны повисла на волоске, и мой дед, не желая того, стал непосредственным очевидцем и участником событий.
Инсбрук, 11 марта 1938 года
Рано утром 11 марта местные члены НСДАП собираются на демонстрацию против ненавистного канцлера Шушнига и его неизбежного плебисцита.
9.00. Нацисты обозначают свое присутствие, проходя маршем по городу. Местные власти застигнуты врасплох. Австрийские нацисты перекрывают Мария-Терезиен-штрассе и собираются прямо под окнами кафе «У Шиндлеров», где разворачивают огромный транспарант: «Все для Австрии без Шушнига!» (Alles für Ősterreich ohne Schuschnigg!) Нацистов становится все больше. Крепкие парни в кожаных бриджах и белых гольфах по колено пристраивают свои пулеметы у колонны Святой Анны, под окнами кафе.
Утро подходит к концу, но полиции так нигде и не видно. Власти как будто парализовало. Толпа смелеет и начинает выкрикивать нацистские лозунги: «Одна страна, одна империя, один вождь!» (Ein Volk, ein Reich, ein Führer!), «Плебисцит – скандал!» (Diese Wahl ein Skandal!) Один транспарант гласит: «Мы боремся за свободу!» (Wir kämpfen für Freiheit!) Среди участников не только мужчины. Группа женщин несет по Мария-Терезиен-штрассе весьма запоминающийся транспарант: «Уважаемые люди в воскресенье не голосуют».
Гуго видит, как на другой стороне улицы, напротив кафе, из окна верхнего этажа вывешивают длинный красный флаг со свастикой. В здании, на которое он смотрит, располагаются конкуренты – кафе «Старый Инсбрук». Оттуда представитель местного нацистского вождя, гауляйтера, через громкоговоритель приказывает мужчинам из австрийских СА и СС пройти маршем по всему Инсбруку. Также транслируются последние известия из Вены.
