тьмы» (Булгаков 1993: 24) и имела почти окончательный вид.
Среди ученых нет единодушия по поводу семантики этого эпизода и авторского отношения к ней. Г. Лесскис видит в этой сцене «фарс и буффонаду» (5,635), не имеющую отношения к астрологии. Другие исследователи склонны считать, что роковое предсказание «сделано в полном соответствии с канонами астрологии» (Соколов 1991:106), с использованием «выкладок черной магии» и астрологической символики чисел (Т1ко8 1981: 323). Один из них даже возводит развязку романа к 1936 г. и соотносит смысл кода со смертью Горького (Барков 1994: 69–71). По всей вероятности, следует признать двойственный характер астрологического эпизода: оба подхода присутствуют в сцене, дополняя друг друга.
С одной стороны, линия судьбы Берлиоза, хотя и дана в отрывочной и травестированной форме, свидетельствует о знании Булгаковым основ астрологии и механизма составления гороскопов. Небезынтересно, что названные писателем планеты указываются астрологами как «сокровенные» планеты самого Булгакова (Глоба, Романов 1993). Случайность или неслучайность этого обстоятельства достоверному комментарию не поддается. Приведенный код недостаточен для определения типа предстоящей смерти. Ряд необходимых для этого дефиниций отсутствует, что, однако, не делает астрологический код лишенным всякого смысла. Астрологи отмечают, что Булгаков «мистический гений», непонятным образом он «запредельно точен», когда касается астрологии (Глоба, Романов 1993).
Любопытна финальная часть кода, где числа уже не связаны с конкретными астрологическими атрибутами и фактически придают формулировке характер числовой скороговорки, превращая ее в игру (та же игра числами 5, 6 и 7 включена в систему доказтельств «бытия Божия»). Продуктивным кажется соотнесение числового ряда в предсказании Воланда с символикой чисел, последовательно разрабатываемой писателем в рамках всего произведения. В этом смысле числа 6 и 7, не связанные непосредственно с астрологическим значением, включены в другой ряд: в числовой мир самого романа, где б — число дьявольского ряда, а значение числа 7 определено самим Булгаковым как «несчастье» и тоже выступает как дьявольское число.
Использование астрологического кода и чисел не исчерпывается игровыми ситуациями, но вписывается в более сложную систему, в рамках которой Булгаков затрагивает и решает для себя вопросы истинного и ложного знания, свободы и необходимости, многомерности мира и т. д.
в 10 вечера <…> заседание —
черта эпохи — ночные бдения советских учреждений часто были связаны с привычками «совы» — Сталина (ср. шуточные стихи Н.Р. Эрдмана: «Лишь один товарищ Сталин/Никогда не спит в Кремле»). Арест Эрдмана (1933) современники связывали с чтением его стихов В. Качаловым на одной из кремлевских встреч (Эрдман 1990: 336).
Аннушка —
Булгаков колебался, выбирая имя для этого персонажа. Наряду с Аннушкой в редакциях МиМ он использовал имя «Пелагеюшка», в одном из вариантов 3-й редакции романа она названа Аннушкой Басиной и охарактеризована как «известная в квартире под именем стервы» (562-6-8-11). Можно предположить, что решающим оказалось совпадение имени героини с народным «прозвищем» трамвая «А» — «Аннушка» (см. ниже), что усиливает их совместное «разрушительное действие». Некоторыми исследователями был отмечен и каламбурный характер оксюморонного сочетания «Чума-Аннушка», то есть «Чума-Благодать» (Анна — древнеевр. «благодать»).
Существуют разные мнения о прототипе этого персонажа, тем более важного, что он встречается в нескольких произведениях Булгакова («№ 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна»; «Записки покойника»). Один из мемуаристов отождествляет Аннушку с домработницей Булгаковых на Садовой 10: «…женщина сварливая, вечно что-нибудь роняющая и разбивающая, скорее всего по причине своего кривоглазия» (Воспоминания 1988: 173; о кривоглазии и его привязке к инфернальному началу в мировой культуре см. выше). Т. Лаппа, первая жена Булгакова, вспоминала, что некая Аннушка Горячева жила в их квартире по другую сторону коридора: «У нее был сын, и она все время била его, а он орал. <…> Ей лет шестьдесят было. Скандальная такая баба. Чем занималась — не знаю» (Паршин 1991:94). Этой соседке посвящена запись в дневнике Булгакова от 29 октября 1923 г.: «Сегодня впервые затопили. Я весь вечер потратил на замазывание окон. Первая топка ознаменовалась тем, что знаменитая Аннушка оставила на ночь окно в кухне настежь открытым. Я положительно не знаю, что делать со сволочью, которая населяет эту квартиру» (ср. Аннушку Пыляеву, «бич дома», ставшую причиной пожара в рассказе «№ 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна»).
чертили черные птицы —
Булгаков достаточно часто использует звукоподражание, особенно в демонологическом пласте романа: черт, чер — повтор этих звуков ассоциируется со словом черт (отмечено: Кушлина, Смирнов 1986). В первой сцене романа он нагнетается созвучиями с другими словами — черные тапочки Бездомного, черная роговая оправа очков Берлиоза, черные краски в поэме Бездомного.
никакой не интурист, а шпион —
шпиономания — характерная черта сталинской эпохи 1920— 1930-х гг., нашедшая свое отражение на страницах романа. Шпионом, «белобандитом» или «деникинским офицером» (в духе времени с национальной манией преследования) оказывался едва ли не каждый встречный, а тем более иностранец. Истолковывать любые неприятности как вредительство и шпионаж было привычно для унифицированного сознания обывателя, как естественным казалось и постоянно сталкиваться с этим явлением. Даже школьники этой эпохи читали бесчисленные рассказы и очерки о шпионах, диверсантах, вредителях и прочих «врагах народа» и их заговорах.
От обвинения в шпионской деятельности (Уголовный кодекс с 1926 г. содержал статью 58, пункт 6 — шпионаж) не был застрахован никто. В 1930-е гг. обвинения в связи с иностранными разведками начинают заметно превалировать над прочими. В 1937 г. в этом обвинялась даже жена Буденного, бывавшая на приемах в посольствах (см. комментарий к Иностранец, а также Лесскис — 5, 633). Как японские шпионы и участники диверсионных организаций были уничтожены известные писатели Борис Пильняк и Сергей Третьяков.
Шпиономания была едко высмеяна Булгаковым в его фантасмагоричных «Похождениях Чичикова»: «На вопрос, уж не белогвардейский ли шпион Чичиков», Ноздрев отвечает утвердительно.
Эмигрант… —
в массовой психологии эпохи эмигрант относился к числу «чужаков», бывших «своих», оказавшихся за границей, во враждебном локусе, и вследствие этого воспринимался как потенциальный шпион. И в окончательном тексте, и в ранних редакциях МиМ слово «эмигрант» идет в знаменательном сочетании со словами «белогвардейский шпион», «белый, пробравшийся к нам», «здесь Гепеу пахнет», «иностранец».
двойное «В» — «У» —
как имя персонажа, так и само его написание в вариантах романа колеблются. Так, во второй редакции на визитной карточке незнакомца Берлиоз видит надпись латиницей: D-r Theodor Voland (562-6-2-68), в другом месте сатана именуется Фал ан дом.
Мефистофель во время Вальпургиевой ночи у Гете представлен как junker Voland (Platz! Junker Voland kommt). В свете той литеральной игры, которую Булгаков ведет вокруг буквы «М» на шапочке мастера, эмблемы героя в романе (см. комментарий к 13-й главе), вероятно, следует признать правоту Л.М. Яновской, которая предположила, что латинское V было заменено на W для графической связи его начертания с русской буквой «М» — монограммой мастера (Яновская 1983:
