тяжело опираясь на руку Солерна, что он решил попросить у Турвеля сопровождение гвардии. Едва ли глава обители в Ре сейчас способна дать горожанам такой отпор, как в прошлый раз.
— Почему ты не спрашиваешь, что я увидела? — поинтересовалась ведьма, пока они медленно одолевали лестницу.
— Потому что я все равно не пойму, даже если вы мне ответите.
— Умный мальчик, — пробормотала Лотрейн. — Илёр неплохо тебя натаскала. Жаль, что ты все еще считаешь себя собственностью короны. Мы нуждаемся в хороших наемниках.
Ги молча сжал зубы. Даже если это был комплимент, то на редкость оскорбительный.
— Почему пророчества всегда такие запутанные? Разве не проще, ну… давать четкие указания?
— Потому что это не указания, — ведьма склонила голову набок, как большая ворона, и проворчала: — Разве девчонка не выболтала тебе все наши тайны?
— Нет. Я обычно не спрашиваю.
— А сейчас тебя разбирает любопытство или ты пытаешься вести светскую беседу?
Ги понятливо заткнулся. Дальше они шли молча, пока не добрались до кареты, которую уже окружал эскорт из гвардейцев Турвеля, и просить не пришлось.
— Садись, — сказала ведьма. — Отправь кого-нибудь за своей кобылой, и не будем задерживаться.
— Кого вы выбрали? — спросил дознаватель. Лотрейн подняла бровь:
— Ты думаешь, что пророчества обеспечивают меня надежными подсказками, как поставить на верную лошадку и гарантировано выиграть?
— Я этого не говорил, — уклончиво ответил Солерн, хотя в глубине души именно так и думал.
— Почему же ты спросил меня только сейчас?
— Обычно я не интересуюсь ни делами ведьм, ни делами мастеров.
— Поразительно, как настолько нелюбопытный человек ухитрился стать королевским дознавателем.
Конюх привел лошадь Солерна, и эскорт наконец двинулся в путь, обогнув Площадь Роз, где уже скопилась немалая толпа горожан. Над Площадью перекатывался глухой рокот, словно в грозовом небе над морем, и Ги был уверен, что затишье перед бурей будет очень коротким.
— Пророчества — это не перечень указаний, — вдруг сказала ведьма. — Это ковер из сотен тысяч многоцветных нитей, который проносится у тебя перед глазами и при этом — продолжает сплетаться, создавая одну картину за другой.
Солерн в удивлении взглянул на нее. Что это за странные откровения?
— Ты едва успеваешь охватить взглядом один кусок, а он уже переплетается заново, — продолжала Лотрейн. — И все они связаны мириадами нитей, и постоянно изменяются. Любое пророчество — лишь жалкий обрывок, который пророк успел разглядеть и с трудом пытается описать. Ты, со своим куцым умишком, едва ли способен представить, что в каждый миг пророчества я вижу тысячи вариантов, а не один, единственно верный.
— Так значит, регент все равно не сможет им воспользоваться? — поразмыслив, спросил Солерн. Лотрейн устало посмотрела на него, пробормотала:
— И какой смысл что-то рассказывать кретинам, — и отвернулась к окну.
Ги не стал извиняться. Может, если бы ведьма осчастливила его такими откровениями с месяц назад, он бы и поразился их глубине и внезапности. Но сейчас единственное, что занимало его разум — горожане, число которых на площади стремительно росло.
***
— Где вас черти носят с утра? — вскричал мастер, без приглашения вламываясь в кабинет начальника тюрьмы, где Солерн подсчитывал жалование для агентов. Надо было учесть и распределить между оставшимися долю тех, кто дезертировал, поэтому явление Николетти ничего, кроме раздражения, у Ги не вызвало.
— Я занят, — неприязненно сказал он. — Завтра день жалования, поэтому, будьте добры…
Мастер бросил на стол поверх тщательно распределенных по кучкам монет стопку листов. Солерн взял один и вгляделся в карандашный портрет симпатичного молодого человека.
— Кто это?
— Предположительно — дикий мастер, Этьен Рено, если, конечно, ваша осведомительница не приукрасила действительность.
— Откуда они у вас?
Николетти уставился на дознавателя, как на дебила, и медленно, почти по слогам, ответил:
— Я их нарисовал. Так понятно? Точно? Я не могу объяснить еще доходчивее.
— Неплохо, — неохотно признал Ги: с портретами поиск должен пойти быстрее. Хотя кому они собрались их показывать? Соседи все равно Этьена Рено не помнят, а размахивать портретиками в гуще бунтовщиков все равно что… Солерн сжал бумагу. Если дикий мастер узнает, что они выяснили его имя, да еще и портрет нарисовали, то…
— Кому вы их показывали?
— Никому, только вам.
— Никому об этом на рассказывайте, Солерн сунул всю пачку в ящик стола.
— Это почему же?
— Потому что если дикий мастер догадается, что мы о нем узнали, то натравит на нас толпы обезумевших горожан.
— Почему вы так уверены, что ему по силам управиться с целой толпой? Он пока применял свои способности только на отдельных людях.
— После того, что регент сделал с парламентом, горожанам не нужно никакое принуждение. Они и так готовы громить, нужно только пальцем ткнуть, что именно.
— Тем более! — воодушевился Николетти. — Необходимо поймать его как можно скорее, пока мы вообще можем выходить на улицу!
Солерн со вздохом отодвинул расчетные листки. Определенно мастер не оставит его в покое, пока не обсудит все, что хочет.
— Нам уже сейчас лучше не высовываться. Думаете, после повешения парламентариев горожане покричат да разойдутся? Черта с два! Кто-то дал им достаточно денег, чтобы накупить оружия, вы же сами видели вчера. Это уже почти маленькая армия.
— А вы все надеетесь отыскать этого благотворителя, — Николетти присел на край стола, взял расчетный листок и пробежал его скептическим взглядом. — Я писал моему другу Марко Антонелли, который практикует при дворе Людвига. И недавно получил прелюбопытный ответ.
— Какой же?
— Мой друг водит близкую дружбу с одним банкиром, и тот шепнул ему, что некий амальский аристократ вывел в даларское отделение некоего банка крупную сумму в золоте. Конечно, это все могут быть средства на личные расходы, но, по словам банкира, семья аристократа не располагает настолько крупными суммами.
— Может, аристократ тайком нажился на торговле, заложил имение, взял в долг, — дознаватель подал плечами. — А может, ему эти деньги кто-то дал. Вот только зачем королю Людвигу финансировать мятеж в Даларе, где уже стал регентом его брат?
— Затем, что нанимать убийцу —
