class="p1">К слову, Чемодан просьбу валькирии выполнил со всей серьёзностью. Огляделся, внимательно рассмотрел нашу группу и выдал неутешительный вердикт:
— Никто.
— Значит, что бы ты ни придумал, твой план должен это учитывать! — кивнула Кострома. — Мы и так потеряли кучу народу, когда уходили из гор. Ты и сам никем не хочешь жертвовать. А значит, если по твоему плану кому-то придётся гарантированно умереть, то этот план неосуществим!..
— Для нас, в текущих условиях и сейчас, — кивнул я, соглашаясь. — А не в принципе неосуществим!
— Это ты сейчас мне возражал? Или поддерживал? — прищурившись, уточнила Кострома.
— Это я переводил неосуществимость плана из «гипотетического» — в конкретные условия личности, пространства и времени! — вернул я ей упоминание и меня, и «гипотетических планов» в одной фразе. — Тем не менее, от нас ждут серьёзных предложений. И придумать их надо к вечеру.
— Мы ничего не придумаем, — мрачно ответил Сочинец. — Я мог бы придумать что-то такое, где мы потеряем часть людей и победим… Но не буду.
— Почему? — уточнил я.
— Понимаешь… Я, Кострома и Дунай — мы все служили! — пояснил мне тот. — А в армии есть такая присказка, которую на «гражданке» успели подзабыть. В армии говорят: инициатива гхм… наказывает инициатора. И первое, что сделает Кукушкин, если ему понравится какой-то из теоретических планов — отправит того, кто его составил, реализовывать всё на практике.
— Ясно, — кивнул я, вспоминая, что неоднократно видел такое в жизни, просто не додумался применить именно здесь и сейчас. — Согласен… Тогда лучше пусть вообще планов не будет! Он поругается и плюнет. А наши люди хоть живы останутся!
— А мы не можем предложить план, который будут реализовывать другие? — спросил Чемодан. — Или такой план будет ещё хуже, чем его отсутствие?
— Так и есть! — кивнула Кострома. — Лучше сказать, что плана нет, чем предложить посылать на смерть других людей. Это ни уважения не вызовет, ни любви. С учётом того, что мы тут пока ещё на птичьих правах, давайте попробуем отмолчаться.
— Беда в том, что отмалчиваться мне придётся! — напомнил я. — А на меня будут орать. К тому же, нам нужно здесь хоть какой-то вес завоевать. На победе над крокодилом мы долго не вытянем!
— А ты сделай бравый вид и придурковатую улыбку! — искренне посоветовал Сочинец. — На таких обалдуев орать быстро надоедает.
— Ладно, я порепетирую и тебе покажу. Оценишь… — усмехнулся я.
Усмешка вышла грустной. Я ведь до последнего надеялся хоть что-нибудь придумать! Правда, в одно лицо эту задачу так и не осилил. За вечер и утро я прогнал в голове десятки сценариев — разумных, полуразумных и откровенно сумасшедших. И каждый, по здравому размышлению, спустя несколько минут отвергал.
Во всех этих сценариях гибли люди. А в таких случаях я на месте гипотетических трупов — всегда представлял трупы конкретные. Желательно, из тех, кто мне дорог. Хотя Кострома и посмеивалась надо моими теоретическими выкладками, но я вообще-то умел соотносить их с реальностью.
И всё же внутри меня теплилась надежда, что Сочинец, или Кострома, или Дунай всё-таки смогут что-нибудь годное придумать. Что-то вроде той безумной схемы, когда мы давили сопротивление новых «соседей» у Алтаря. И ведь прокатило же!..
Вот только огнестрельное оружие — будь оно неладно! — меняло расклады. Не зная, сколько всего у противника патронов — дорогих, между прочим! — и не зная его навыков, нечего было и думать всё бескровно провернуть. А с кровью не хотел я.
Хотя ни рабство, ни шантаж целого поселения в десять тысяч человек я тоже никак не мог принять. И не смог бы, при всём желании. Не так меня воспитывали мама и папа, дедушки и бабушки… Я даже чужих мне арабов в рабстве видеть не хотел. Хотя понимал, что там, в южном полушарии, с ними явно какая-то не самая приятная история связана, раз уж до такого дошло.
— Так. Ладно… Нам всё ещё надо что-то сделать со шкурами! — вспомнил я, отмахиваясь от непрошенной грусти и тоски. — Значит, нужен уксус или какая-нибудь кислота!
— О! Не забыл! — порадовался Дунай. — И у тебя есть идеи на этот счёт?
— Есть! — гордо ответил я. — Помнишь, ты говорил, что дубильные вещества содержатся в коре деревьев? А я, такой весь из себя умный, сразу догадался, что её надо пожевать?
— Ну всё верно, дубильные вещества вяжут… — непонятливо нахмурившись, кивнул здоровяк.
— И я понял: так и надо искать! Дубильные вещества — вяжут! Кислота — кислая! — стал я объяснять эту простую и понятную идею. — Будем пробовать разные плоды, так сказать, на язык. И этим ненаучным методом проверим. Лимонной кислотой, кстати, это самое пикелевание можно провести?
— Если только концентрированной… — ответила Кострома. — Но вообще, Вано, ты прав. Любая кислота сойдёт! Вот только ты не учёл, что, помимо кислоты, плоды могут содержать такую дрянь, что от одной капли коньки отбросим.
— Ну… Значит, этим придётся заниматься мне! — решил я «самопожертвоваться» во благо науки и производства. — Буду бродить по окрестностям, как придурок, и всякую гадость пробовать. Что ещё остаётся-то?
— Знаешь, Вано… — девушка нахмурилась, а потом всё-таки пожала плечами. — Ну если тебе не терпится умереть в корчах отравления, то пожалуйста!.. Только потом не жалуйся!
— Умирать-то мне не хочется… И я надеюсь, что и не придётся! Не так уж много в природе абсолютно смертоносных растений… Но ты права! — честно признался я. — Рисковать другими нельзя — у них запасных жизней нет. Тем более, моральную подготовку к мукам и корчам я и так пройду сегодня вечером… На совете у Кукушкина.
— А пока можно отправить людей на рынок! — неожиданно напомнил о себе заскучавший Чемодан. — Пусть поспрашивают у торговцев, какие тут кислые растения есть.
— Кислые настолько, чтобы челюсть сводило! — деловито уточнил Дунай.
— Да как угодно! — согласился Чемодан. — Просто дай точное описание, что спрашивать. Девчонки у нас языкастые и неглупые, так что справятся!.. А у меня хоть уши от них отдохнут…
На этом совещание закончилось, и закипела работа. И её у нас было немало! С одной стороны, нужно было и дальше возводить ограждение. Сейчас оно было чисто символическим, и его
