принимаю ваше предложение. У вас верно есть кто-нибудь при доме? — "Человек, один только; я теперь заеду туда, прикажу, чтоб приготовили вам комнату". — Он уехал, оставя меня очарованною обязательностью его поступков и тою честью, что буду жить у него.
А. Александров[385]. Год жизни в Петербурге, СПб. 1838, стр. 31.
Июнь — июль.
[Статью Д. В. Давыдова о партизанской войне, присланную в "Современник"], отдали на цензурный просмотр известному А. И. Михайловскому-Данилевскому[386]. Пушкин отозвался: "Это все равно, как если бы князя Потемкина[387] послать к евнухам учиться у них обхождению с женщинами".
Н. В. Шимановский[388] по записи П. Б[артенева]. РА 1880, III, стр. 228, прим.
Июль.
Александр Сергеевич приехал звать меня обедать к себе: "Из уважения к вашим провинциальным обычаям[389], — сказал он, усмехаясь, — мы будем обедать в 5 часов".
"В пять часов?.. В котором же часу обедаете вы, когда нет надобности уважать провинциальных привычек?"
"В седьмом, осьмом, иногда и в девятом".
"Ужасное искажение времени! никогда б я не мог примениться к нему".
"Так кажется: постепенно можно привыкнуть ко всему".
А. Александров. Год жизни в Петербурге, СПб. 1838, стр. 40–41.
15 июля.
Отдавая мне рукопись, Пушкин имел очень озабоченный вид; я спросила о причине. "Ах, у меня такая пропасть дел, что голова идет кругом!.. позвольте мне оставить вас; я должен быть еще в двадцати местах до обеда".
А. Александров, Год жизни в Петербурге, СПб. 1838, стр. 48.
После 15 июля.
Мне казалось, что Александр Сергеевич был очень доволен, когда я сказала, что боюсь слишком обременить его, поручая ему издание моих записок, и что прошу его позволить мне передать этот труд моему родственнику…
"Впрочем, — прибавил он, — прошу вас покорнейше во всем, в чем будете иметь надобность в отношении к изданию ваших записок, употреблять меня, как одного из преданнейших вам людей".
А. Александров. Год жизни в Петербурге, СПб. 1838, стр. 49.
Сентябрь.
На выставке в Академии художеств[390].
Поэт Пушкин, при первом взгляде на группу Пименова [Мальчик, играющий в бабки], сказал:
"Слава богу! Наконец, и скульптура в России явилась народная".
П. Н. Петров, Н. С. Пименов, профессор скульптуры. СПб. 1883, стр. 5.
* В СПб. театре один старик-сенатор, любовник Асенковой[391] аплодировал ей, тогда как она плохо играла. Пушкин, стоявший, близ него, свистал. Сенатор, не узнав его, сказал: "Мальчишка, дурак!" П[ушкин] отвечал: "Ошибся, старик! Что я не мальчишка — доказательством жена моя, которая здесь сидит в ложе; что я не дурак, я — Пушкин; а что я тебе не даю пощечины, то для того, чтобы Асенкова не подумала, что я ей аплодирую".
И. М. Снегирев[392]. Дневник (23 сентября 1836 г.). РА 1902, III, стр. 182.
* Незадолго перед смертью, Пушкин в Александрийском театре сидел рядом с двумя молодыми людьми, которые беспрерывно, кстати и некстати, аплодировали Асенковой… Не зная Пушкина и видя, что он равнодушен к игре их любимицы, они начали шептаться и заключили довольно громко, что сосед их дурак. Пушкин, обратившись к ним, сказал:
"Вы, господа, назвали меня дураком; я Пушкин и дал бы теперь же каждому из вас по оплеухе, да не хочу: Асенкова подумает, что я ей аплодирую".
[М. М. Попов]. Биография Пушкина. PC 1874, № 8, стр. 686.
Осень.
В 1836 году, по возвращении моем, осенью с морских купаний на острове Нордерней, я как-то раз ехал с Каменного острова в коляске с А. С. Пушкиным. На Троицком мосту мы встретились с одним, мне незнакомым господином, с которым Пушкин дружески раскланялся. Я спросил имя господина.
"Барков[393] ex diplomat, habitue Воронцовых, — отвечал Пушкин и, заметив, что имя это мне вовсе не известно, с видимым удивлением сказал мне: — Вы не знаете стихов однофамильца Баркова, вы не знаете знаменитого четверостишия… (обращенного к Савоське) и собираетесь вступить в Университет? Это курьезно. Барков — это одно из знаменитейших лиц в русской литературе; стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение. В прошлом году я говорил государю на бале, что царствование его будет ознаменовано свободою печати, что я в этом не сомневаюсь. Император рассмеялся и отвечал, что он моего убеждения не разделяет. "Для меня сомнения нет, — продолжал Пушкин, — но так же нет сомнения, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будут полное собрание стихотворений Баркова".
Кн. П. П. Вяземский, РА 1884, II, стр. 427–428. — Ср. Сочинения, стр. 545.
Однажды, соглашаясь с его враждебным взглядом на высшее у нас преподавание наук, я сказал Пушкину, что поступаю в Университет исключительно для изучения людей. Пушкин расхохотался и сказал: "В Университете людей не изучишь, да едва ли их можно изучить в течение всей жизни. Все, что вы можете приобрести в Университете— это то, что вы свыкнетесь жить с людьми, и это много. Если вы так смотрите на вещи, то поступайте в Университет; но едва ли вы в том не раскаетесь".
Кн. П. П. Вяземский. РА 1884, II, стр. 428.
… Я написал Пушкину, что я совершенно готов к его услугам, когда ему будет угодно, хотя не чувствую за собой никакой вины по таким-то и таким-то причинам. Пушкин остался моим письмом доволен и сказал С. А. Соболевскому: "Немножко длинно, молодо, а, впрочем, хорошо!"[394].
Гр. В. А. Соллогуб. Воспоминания. PC 1880, № 6, стр. 321.
4 ноября.
… Я отправился к Пушкину и, не подозревая нисколько содержания приносимого мною гнусного пасквиля, передал его Пушкину. Пушкин сидел в своем кабинете, распечатал конверт и тотчас сказал мне:
"Я уже знаю что такое; я такое письмо получил сегодня же от Е. М. Хитровой: это мерзость против моей жены. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое. Жена моя — ангел, никакое подозрение коснуться ее не может. Послушайте, что я по сему предмету пишу г-же Хитровой".
Тут он прочитал мне письмо, вполне сообразное с его словами[395].
Гр. В. А. Соллогуб. Воспоминания, стр. 178–179.
Граф Соллогуб поехал к Пушкину для передачи письма, но он тотчас изорвал его, сказав: "C'est une infamie, j'en ai reсu deja aujourd'hui" [Это гнусность, я уже получил такое же сегодня].
А. О. Россет по записи П. И. Бартенева. РА 1832, I, стр. 248.
… Пушкин прибавил:
"Дуэли никакой не будет;
